Абрам Бенцианович Соломоник●●О языке и языках●Глава 4

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: О языке и языках
Характер материала: Исследование
Автор: Соломоник, Абрам Бенцианович
Дата создания: 2009, опубл.: 2010. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений•  опубликовано с разрешения автора
Глава 4. Словарный состав русского языка

Содержание

Часть II. Лингвистический подход к языку

Чисто «лингвистический подход» к языку отличается тем, что специалисты изолируют его как некий отдельный феномен, предназначенный для автономного изучения. Вот он — данный язык. В нем различаются такие-то и такие-то стороны и характеристики, и мы готовы их рассмотреть. Я намеренно заостряю мысль, лежащую в основе этого направления; в реальной жизни такой подход возможен и необходим — многие лингвисты работают в его рамках всю свою жизнь.

Внутри «лингвистического подхода» обозначились следующие предметы исследования:

лексика (словарный состав) языка;

грамматика языка;

фонетика;

письмо.

По этим направлениям я и буду следовать ниже. Разумеется, для каждого национального языка указанный подход реализуется по-разному. В этой части книги анализ построен преимущественно на базе русского языка, хотя я не премину по случаю делать экскурсы и в другие языки.

Глава 4. Словарный состав русского языка

В русском языке, как и в любом другом, выделяются разные лексические слои, сложившиеся исторически. Их можно отслеживать только путем анализа сохранившихся письменных текстов. В дописьменный период тоже, разумеется, существовали различные языковые слои, но они не были зафиксированы и, следовательно, погибли для потомства. Поэтому наш анализ мы начинаем с конца X века, когда на Руси появилась письменность.

Введение христианства и славянской письменности

Письменность на Руси появилась после введения в Киевской Руси христианской религии с целью облегчения распространения новой веры и воспитания на ее основах недавних язычников. Сначала княгиня Ольга, а потом князь Владимир способствовали введению христианства в Киевской Руси. В «Повести временных лет, откуда пошла земля русская» (летопись начала XII века) так описывается это событие:

«Летом 959 года отправилась Ольга в Греческую землю и пришла к Царьграду (Константинополю). И царствовал там тогда цесарь Константин. Царь, увидев красоту Ольги и удивившись ее разуму, сказал ей: „Достойна ты царствовать с нами в столице нашей“. Она же, поняв смысл сказанного, возразила царю: „Я — язычница. Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, иначе — не крещусь“. Царь и патриарх крестили ее.

<…>

В 987 году внук Елены (имя, принятое Ольгой при крещении. — А. С.) киевский князь Владимир, созвал бояр и приближенных на совет по поводу выбора веры. Решили послать в страны, из которых приходили к Владимиру миссионеры, группу верных людей, чтобы разузнать на месте о каждой вере.

Когда посольство вернулось, Владимир снова созвал бояр и обратился к послам: „Говорите“. Те сказали: „Ходили к болгарам, смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса, сделав поклон, сядет и оглядывается туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их разные службы, а красоты никакой не видели. И пришли мы к грекам, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех странах. Не можем забыть красоты той, ибо каждый, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького. Так и мы не можем уже оставаться прежними“.

<…>

В Киеве Владимир приказал уничтожить идолов, затем послал гонца по всему городу со словами: „Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый или бедный; или нищий, или раб, — будет мне враг“. На следующий день собралось на Днепре множество людей, вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, некоторые держали младенцев, попы совершали молитвы, стоя на месте»[1].

Cyril and Mefodi.jpg
Вслед за новой верой и для ее упрочения пришла письменность. Славянская азбука была создана двумя священнослужителями — Кириллом и Мефодием (она и называется кириллицей в честь первого из них). Братья Кирилл (в миру — Константин) и Мефодий родились в семье знатного военачальника в греческом городе Фессалоники в одной из византийских провинций того времени. Они рано проявили свои выдающиеся способности и попали в поле зрения константинопольских императора и патриарха. Братья начали выполнять для них специальные миссии по вовлечению в христианскую веру язычников на разных территориях. Во время выполнения этих поручений братья познакомились со славянскими языками, и Кирилл решил создать для них новую азбуку, основанную на греческом алфавите, чтобы переводить христианские книги на славянские языки. По некоторым источникам он выполнил эту задачу уже в 863 году.

В то же время на одной из славянских территорий, а именно, в Моравии (нынешняя Чехия), правил князь Ростислав. Он решил ввести в своем княжестве единую веру и отправил в Константинополь послов, прося прислать кого-либо к себе в страну с целью внедрения там христианства и перевода религиозных книг на язык, понятный народу. Выбор пал на Константина, который к тому времени получил за свою мудрость прозвище «философ». С помощью брата Мефодия он уже успел перевести с греческого на церковнославянский язык (такое название дали новой грамоте) несколько необходимых богослужебных книг (избранные чтения из Евангелия, апостольские послания, псалтырь и др.). В Моравию в начале 863 года он приехал уже с новой славянской азбукой. Именно так, считается, были заложены основы славянской письменности. А поскольку, как отмечал выдающийся летописец Нестор, «Словеньский язык и руський одно есть», она же дала начало русской грамоте. За свою самоотверженную просветительскую деятельность братья впоследствии были причислены к лику святых.

Русский язык после введения письменности

Язык, на котором говорили в то время наши предки, принято называть древнерусским. Таким образом, после крещения Руси на ее территории практически существовали два языка: живой разговорный язык восточных славян — древнерусский и старославянский, который постепенно вбирал в себя некоторые черты разговорного. В таком виде старославянский язык просуществовал вплоть до XVII века в качестве основного письменного литературного языка. Старославянский язык ученые называют еще церковнославянским, потому что основные письменные источники на нем были религиозного содержания. Древнерусский язык тоже иногда использовался на письме, но только в деловой и бытовой переписке, тогда как Святое Писание, летописи, жития святых, молитвы, поучения и редкие художественные произведения писались все на церковнославянском языке.

Фактически во всех странах существует разница между живым разговорным языком и его литературным собратом. Обе ветви постоянно соприкасаются и влияют друг на друга. По мере роста образования взаимопроникновение этих двух ветвей языка становится все более заметным и ведет к их обоюдному сближению. Литературный язык как бы поднимает разговорный до своего уровня, тем более что на нем работают выдающиеся мастера слова. Живой же язык менее консервативен; он более открыт для новаций и изменений. Когда в стране появляется литературный вариант языка, поначалу он всегда значительно отличается от разговорного варианта. Эта разница в возможностях и направленности двух разветвлений языка является основной побудительной силой для внесения исправлений в каждый из них по вектору их сближения.

То же происходило и на Руси. Появление письменного языка обслуживало в основном потребности церкви. На него переводились религиозные источники, которые первоначально были чужды устной языковой традиции руссов, да и всем их обычаям и нравам. Постепенно перед православными массами открылась новая цивилизация, которая, так сказать, окультуривала их. Одновременно новые письменные источники, проникая в повседневную жизнь, не только привносили в нее образцы для нравственного подражания (в чем и было их основное назначение), но и изменяли разговорный язык.

Собственно языковые изменения шли по двум направлениям. Изменялся сам язык — его лексическая и грамматическая база. Изменялись и многочисленные языковые диалекты, которые особенно быстро расцветают в дописьменную эпоху развития языка. Под влиянием единого литературного языка диалекты сближаются. Следует только помнить, что процесс этот растягивается на очень длительный период. Петровская реформа по введению гражданского шрифта в Российской империи (вместо существовавшего в то время церковнославянского) коренным образом изменила ситуацию. Она ликвидировала основное препятствие на пути сближения двух языковых направлений. Однако процесс взаимопроникновения этих двух вариантов языка еще и сегодня не завершен, да и будет, видимо, продолжаться всегда.

Укажем на некоторые изменения в языке, произошедшие после появления древнеславянского языка. Древнеславянскими по происхождению являются приставки «из-», «пре-», «чрез-». В русском языке им соответствовали «вы-», «пере-», «через-». Например, слово «излить» — старославянизм и имеет аналог в русском — «вылить». Древнеславянскому «истекать» соответствует русское «вытекать»; древнеславянскими оказываются слова «преломить» (с аналогом «переломить») и «чрезмерный».

«Создание древнеславянского языка связано с религиозными потребностями, поэтому понятно, что группа слов, связанных с христианскими понятиями, будет по происхождению старославянской. В этой группе будут такие понятия, как „грех“ (а соответственно и все производные от него слова), „пророк“, „воскресение“, „святой“, „ангел“. Часть подобных слов употребляется в современном русском языке и в значениях, не связанных напрямую с христианским учением. Надо только заметить, что не все слова этой группы имеют старославянское происхождение, есть множество грецизмов (выходцев из Греции) и слов с латинской основой (скажем, слово „поп“ не является славянским)»[2].

В дальнейшем развивающийся русский язык вступал в контакт со многими другими языками и заимствовал из них слова. Одновременно другие языки заимствовали из русского. Вот некоторые из заимствований в русский язык, зафиксированные лингвистами. Я привожу справку из Википедии (электронной энциклопедии в Интернете):

«На лексику современного русского языка немалое влияние оказали те языки, с которыми русский длительное время контактировал. Древнейший слой заимствований — восточногерманского („готского“) происхождения (это такие слова, как „блюдо“, „буква“, „верблюд“, „гораздо“, „изба“, „князь“, „котёл“, „купить“, „осёл“, „плуг“, „стекло“, „хлеб“, „хлев“, „церковь“, „шлем“ и др.). Следующий по времени слой составляют слова из греческого („грамота“, „дьяк“, „игумен“, „катавасия“, „кровать“, „огурец“, „парус“, „свёкла“, „сорок“, „тетрадь“, „фонарь“ и др.). И, наконец, слова тюркского происхождения („алый“, „башка“, „башмак“, „деньга“, „изюм“, „кабак“, „казна“, „караул“, „колчан“, „лошадь“, „очаг“, „сундук“, „тюрьма“, „ямщик“, „ярлык“ и др.).

В XVI—XVII вв. основной источник заимствований — польский, через который в русский проникает большое число латинских, романских и германских слов („Африка“, „гонор“, „кухня“, „музыка“, „муштровать“, „панцирь“, „потрафить“, „почта“, „приватный“, „пудра“, „рисовать“, „рынок“, „рыцарь“, „танец“, „тарелка“, „цель“, „цифра“, „шпага“, „штука“, „штурм“, „штык“, „шулер“ и др.). Проникло в русский и некоторое количество собственно польских слов („быдло“, „вензель“, „дозволить“, „доконать“, „доскональный“, „забияка“, „клянчить“, „наглый“, „повидло“, „подначить“, „поединок“, „поручик“, „предместье“, „хлопец“, „шарить“, „шкодливый“ и др.). В новый период (с XVIII в.) заимствования поступают в основном из нидерландского („апельсин“, „боцман“, „зонтик“, „каюта“, „койка“, „кофе“, „матрос“, „парик“, „флейта“), а также из немецкого и французского языков. В настоящее время самым мощным источником заимствований является английский»[3].

Этимология и этимологические словари

Наука, которая занимается изучением словарного состава языка в одном временном отрезке, называется лексикологией, что в прямом значении составляющих его частей означает «наука о словах». А вот наука о происхождении слов, об их заимствованиях из языка в язык называется этимологией. Она изучает слова с исторической точки зрения, сравнивая языки между собой и выясняя происхождение сходных по звучанию и по смыслу слов. На основании древних текстов она пытается выяснить, когда данное слово вошло в язык и как оно в нем развивалось. Ведь и после заимствования слово претерпевает изменения (иногда довольно значительные) в принявшем его языке. Ученые-этимологи стремятся завершить свою работу составлением особого рода словарей, так называемых, этимологических, в которых собираются все известные им заимствованные слова, объясняется, откуда и когда они были восприняты и чем отличаются от прежних слов того же или близкого значения.

Работа у этимологов чрезвычайно сложная — может быть, самая сложная во всей лингвистике. Надо хорошо знать не только свой язык, но и множество других, с которыми родной язык соприкасался. Надо также знать древние тексты, в которых появлялось слово, и выяснить, как с течением времени изменялся его смысл (если он, разумеется, изменялся). Большую помощь этимологии оказали англичане при составлении полного словаря английского языка. Они проложили дорогу этой науке, опробовав один очень любопытный метод, — метод массового участия в составлении словаря. В самом начале (1857 г.), когда только было решено начать создание «Оксфордского словаря английского языка» (Oxford English Dictionary), который бы максимально полно отражал язык, редакция обратилась ко всем жителям метрополии и колоний с просьбой присылать выписки из истории слов. В выписках желательно было проследить историю того или иного слова — от его появления в английском до текущего момента — через цитаты, которые бы демонстрировали его использование с течением времени.

На это предложение откликнулись очень многие. Тысячи писем приходили в редакцию. Более пятидесяти лет эти письма собирались в специальном отделе на факультете лингвистики Оксфордского университета. Там они классифицировались и обрабатывались специалистами, после чего многие из них включались в словарь, в так называемую словарную статью. Осуществление проекта заняло около 70 лет. За эти годы было собрано около 2400000 выверенных цитат, составлено 414825 определений для более, чем 600000 слов. Цитировались самые разные источники: классические литературные произведения, журнальные статьи, киносценарии, кулинарные книги, юридические и прочие документы. Первый том словаря был выпущен в 1884 году. Весь словарь печатался с 1884 до 1928 года, когда было завершено первое издание в 10 томах. Впоследствии словарь дополнялся, исправлялся и выпускался в различных объемах и форматах. Ныне имеется полная электронная версия, с которой можно работать на компьютере.

Англичане вполне заслуженно гордятся осуществлением этого гигантского языкового проекта. История его воплощения в жизнь вошла в национальный фольклор. Сейчас, например, огромной популярностью пользуется следующая интрига. Среди корреспонденций, полученных редакторами словаря, попадались очень любопытные письма. Но самым оригинальным участником «со стороны» оказался человек, который подписывался именем Уильяма Майнора. На протяжении двадцати лет он прислал несколько тысяч историй различных слов. Они были хорошо обоснованы, проиллюстрированы обильными цитатами и большей частью без исправлений попадали в предполагаемый текст словаря.

Главным редактором в начале пути (он, кстати, и развернул основные направления работы над словарем) был Джеймс Мюррей (James Murray). Мюррей неоднократно писал Майнору, благодарил его за ценный вклад и приглашал приехать к ним в Оксфорд. Но тот постоянно отказывался. Наконец, не в силах преодолеть свое любопытство, Мюррей сам поехал по обратному адресу, обозначенному на письмах своего корреспондента. Что же он обнаружил? Их сотрудником оказался пациент психиатрической больницы, умственно больной человек, осужденный за убийство и помещенный в сумасшедший дом. Он сделал своим хобби выискивание этимологических корней слов английского языка и весьма преуспел в этом деле. Так что «гений и злодейство» не всегда несовместимы.

Метод собирания сведений о словах путем их отслеживания в различных источниках не заглох и сегодня. Сейчас за это дело взялся компьютер, идеальный инструмент для хранения и обработки огромных баз данных. Тексты, занесенные в компьютерную память, разбиваются на слова (показывается и их ближайшее окружение), слова выстраиваются в списки по разным категориям и в алфавитном порядке. Это дает возможность строить словари любого вида и целевой направленности. Для реализации идеи, на которую англичане потратили когда-то семьдесят лет, сегодняшним компьютерам потребовалось бы, наверное, менее года.

Max Vasmer.jpgЭтимологические исследования русского языка тоже имеют своих героев. Их много, но выделяются среди них двое: Макс Фасмер (см. иллюстрацию) и Олег Николаевич Трубачев. Первый из них родился в семье обрусевших немцев в 1886 году в Санкт-Петербурге. Он получил высшее образование в России и увлекся этимологией славянских языков. В начале большевистской революции ему удалось уехать в Германию, но и там он продолжал свои изыскания. Итогом многолетнего труда явился этимологический словарь русского языка, изданный в трех томах на немецком языке в 1950 г. Словарь сразу же приобрел репутацию самого авторитетного источника по истории русских (и вообще славянских) слов. Фасмер был избран иностранным членом-корреспондентом по разряду лингвистики (славянская филология) Отделения гуманитарных наук Академии наук СССР. Было решено переиздать словарь на русском языке, и этим занялся О. Н. Трубачев (1930—2002), заведующий сектором этимологии в Институте языкознания. Этимологический словарь Фасмера появился в новой редакции в конце шестидесятых годов прошлого века. Он был капитально дополнен и частично изменен Трубачевым в процессе подготовки к печати. Теперь уже его выпустили в четырех томах, и с тех пор многократно переиздавали. До сих пор он считается самым представительным по охвату этимологическим словарем русского языка и самым надежным по обработке включенных в него данных.

Семантика — наука о значениях слов

Если этимология рассказывает нам, откуда появилось в языке то или иное слово, то семантика (не путать с семиотикой) говорит о значениях слов, о том, какие изменения слово претерпело в языке и каким другим языковым единицам оно соответствует. Возьмите какой-нибудь толковый словарь (одноязычный словарь, составленный для разъяснения значений слов) и приглядитесь к любой словарной статье. Она всегда начинается с заголовка — того слова, которое рассматривается в данной статье. Это — ее начальная часть. За заголовком могут следовать несколько грамматических помет, определяющих грамматическую принадлежность слова. Затем обычно идут этимологические пояснения, а затем и определение значения или нескольких значений слова. По сути дела это — главная часть статьи, потому что в большинстве случаев мы обращаемся к словарю, чтобы выяснить, что значит данное слово. Вопросами, как определять слова, как разграничить в них различные смыслы, и занимается семантика.

Дело это отнюдь не простое, потому что разные категории слов определяются с помощью различных логических процедур. Здесь и словесные определения, и демонстрация применения данного слова во фразе или ином контексте, и сравнение его с синонимами (словами, сходными по значению) или антонимами (словами противоположного значения) и пр. Рассмотрим эти вопросы подробнее, имея в виду, что определения составляются различными способами в зависимости от природы определяемого слова.

Прежде всего, определения зависят от того, являются ли слова знаменательными либо функциональными, обслуживающими знаменательные слова. Знаменательными я называю такие слова, которые обозначают что-то вне языка, что-то, существующее в реальности. А функциональными — слова, которые распределяют знаменательные слова по различным грамматическим категориям и отправляют их на те или иные места в развернутом предложении. Так, в предложении «Я вижу маму, а мама видит меня» все слова, кроме «а», знаменательные — они имеют референтов в объективной реальности. Слово «а» не имеет такого референта, его задача — соединить два простых предложения в одно сложное. Это — чисто грамматическая функция, потребная внутри языковой системы. Поэтому я и называю такие слова функционально-грамматическими. Есть еще одна категория слов, примыкающая к функционально-грамматическим; это логико-функциональные слова. Например, в предложении «Я не вижу маму, потому что она зашла за угол дома» такими словами являются «потому что». Они тоже не имеют соответствий с реальными предметами вне системы и призваны выражать логические отношения внутри высказывания, в данном случае — причину и ее следствие.

Соответственно, знаменательные слова определяются иначе, чем функциональные. Последние объясняются через их функцию и через практическую их демонстрацию так, как я это сделал выше. Объяснить знаменательные слова значительно сложнее, ибо следует уточнить место обозначаемого предмета в мире, а это очень трудно сделать. Тут нам на помощь приходит семиотика (наука о знаках); она распределяет все знаменательные слова по трем категориям: имена собственные, понятия и концепты. Вот что они означают.

С имен собственных начинался любой естественный язык. Люди на начальной стадии развития языка просто показывали на какой-то предмет и обозначали его звуками. Иначе говоря, они давали этому предмету имя. Люди, при сем присутствовавшие, запоминали имя и возвращались к нему, когда имели в виду тот же самый предмет. Это можно было сделать и в отсутствие данного предмета, таким образом, звуки отрывались от обозначаемого и становились словом, компонентом знаковой системы — единицей языка. Постепенно люди поняли, что обозначить каждый одиночный предмет, любое его свойство, качество или деталь невозможно. Такого количества знаков не выдержит ни одна, даже самая хорошая память. Они стали обозначать одним словом целую группу однородных предметов, одинаковые качества и одинаковые количества.

Это был революционный переворот в человеческом сознании и в формировании языков. Такие слова я называю понятиями, современные языки основываются преимущественно на них, хотя во всех языках присутствуют и сегодня очень большое количество собственных имен. Слово «дом» означает все дома на свете, слово «книга» — все возможные книги и т. п. Подумайте, какую экономию в обозначении разных вещей получили люди. Только при наличии такой экономии и возможен язык. Но одновременно возникли трудности с определением понятий: они ведь должны теперь включать так много отдельных предметов и разных классов этих предметов! Скажем, в слове «мебель» сосредоточено множество видов мебели: и мебель для столовой, и мебель детская, и школьная, и садовая, и много-много других видов. Как же их все объединить в одном определении?

Поэтому оно, это определение, делается намеренно расплывчатым и неоднозначным, чтобы покрыть все категории объектов сразу. Составители словарей прибегают к уловкам для достижения этой цели. Например, в академическом «Словаре русского языка», самом, казалось бы, авторитетном, дается такое определение мебели: «Предметы комнатной обстановки»[4], что не совсем точно. Куда отнести шезлонг или туристский столик? Но это — вынужденная уступка обстоятельствам, сделанная вопреки здравому смыслу. Попробуйте, однако, сами определить это слово.

Тем не менее, лексикографы (составители словарей) придумали достаточно удовлетворительные процедуры, которые нейтрализуют в определенной мере трудности определения понятий. Большинство слов в словарях определяются следующим образом: сначала слово относится к более общему классу, а затем оно характеризуется еще дополнительными признаками. Более широкое понятие для слова называется его родовой принадлежностью, а дополнительные характеристики — его видовыми характеристиками. Процедура в целом определяется как родовидовая (я буду о ней писать ниже, в главе 14). Вот, для примера, несколько определений из академического «Словаря русского языка», о котором я уже упоминал выше. Топор в нем определен как «Орудие, инструмент для рубки и тесания в виде насаженной на деревянную рукоять железной лопасти с острым лезвием с одной стороны и обухом с другой». Слова орудие, инструмент являются родовыми, исходными понятиями для данного предмета, а все остальные характеристики — его видовыми качествами. Форель — «Рыба семейства лососей, с красными и черными пятнышками, водящаяся в горных реках, в ручьях и озерах». Опять таки, рыба выступает здесь как родовое понятие, а затем подробно перечисляются все видовые признаки.

Еще одной принятой в лексикографии процедурой является сравнение данного слова с синонимами либо с антонимами. Скажем, «большой» определяется как «противоположный маленькому» (антоним), а «подножье горы» как «низ горы» (синоним). Любопытно отметить, что эта стратегия характерна именно для понятий и совершенно не применяется для имен собственных. У последних «Москва» не может быть определена как «не Калуга», а «Черное море» не является антонимом по отношению к «Белому морю». Каждое имя определяется только своими конкретными видовыми признаками: «Аристотель - древнегреческий философ, живший в IV веке до н. э., написавший…». Это любопытное свойство имен легко отличает их от понятий, которые в огромном языковом корпусе почти всегда имеют синонимы и антонимы.

Третью категорию слов в языке я назвал концептами, отделяя их от понятий (смотрите также главу 3, где я об этом уже писал). Когда в период Возрождения появилась наука в том смысле, который мы сегодня ей придаем, наличие в языке понятий с расплывчатыми и неоднозначными толкованиями перестало удовлетворять ученых. Они начали думать, как придать языку науки бóльшую точность и однозначность. Для этого они перешли на концепты. Концепты и определяются иным образом, чем понятия, а также имеют одно строго очерченное значение. Если понятий в языке очень много (их насчитывается десятки, если не сотни тысяч), то концептов в каждой науке — не более нескольких десятков. Каждый из них подробно рассматривается в научных трудах, где строго обозначается его место среди других родственных концептов, и где он выполняет четко определенную функцию. Скажем, в химии есть два важнейших подразделения: химия органическая и химия неорганическая. Предмет каждой из них хорошо известен, для каждой из них создается собственная терминология и символика.

Названия органическая и неорганическая химия являются ведущими химическими концептами. Потом в каждой из них выделяются свои подразделения, которые и дальше делятся на разделы и подразделы. Они тоже имеют свои обозначения, выполняемые концептами. Вся эта сетка жестко ложится на химию и не только является направляющей для всех химиков без исключения, но также следит, чтобы в химию не попали идеи ей не принадлежащие. Если кто-нибудь заявит притязания на свою принадлежность к этой науке, но будет пользоваться чуждой для нее концептуальной схемой, коллеги непременно выразят такому человеку свое неудовольствие.

Концептуальная сетка составляется по нескольким определенным правилам. Во-первых, она имеет нисходящую архитектуру: от более высокого уровня к менее высокому, но связанному с предыдущим по родовидовому параметру. Во-вторых, каждый уровень в ней должен быть выражен концептами без остатка. Допустим, в химии мы различаем только органическую и неорганическую химию, а третьего не дано. Если обнаружится третий вид химии, он должен быть показан на том же уровне анализа. В отличие от определений понятий, где только два из них противопоставляются друг другу, в концептуальной сетке на одном уровне могут помещаться три и больше концептов. Кроме того, они скорее не противостоят друг другу, а дополняют, заполняя собой весь данный уровень. Концепты той или иной науки организуют специфический язык данной науки. Если вы посмотрите терминологические словари, то увидите, что они разбиваются на разделы, а каждый раздел озаглавлен своим ведущим концептом. В общем словаре таких подразделений нет, там словник строится по алфавиту от «а» до «я», то есть по признаку, никак не связанному с существом объясняемых имен, понятий и концептов.

В этом разделе я объяснил, как определяется значение различных категорий слов в языке, различающихся по своей семиотической зрелости. Этот способ распределения слов по трем указанным типам похож на то, как человек в процессе жизни приобретает различный по своему содержанию социальный статус. Скажем, после окончания вуза он займет скромную должность младшего инженера на предприятии, потом станет руководителем этого предприятия, а затем, смотришь, уйдет в министерство на руководящую работу. Каждый раз переход на новый уровень сопровождается коренными изменениями в жизни данного индивидуума, да и сам он становится другим (хотя, казалось бы, это один и тот же человек). Подобно этому и слова в языке приобретают иное содержание, переходя с одного уровня на другой. Они требуют иных определений и иных подходов к своему анализу.

В следующих разделах я расскажу еще о нескольких параметрах, по которым слова в одном и том же языке будут отличаться друг от друга. Мой подход можно будет каждый раз объяснить целью, ради которой слова получают новое назначение, и глубиной происходящих в слове перемен. Я буду прослеживать изменения в словах, которые вызываются грамматическими влияниями, требующими от индивидуальных слов тех или иных трансформаций при определении им места в конкретном предложении. В этом случае слово не меняет своего значения, но ему придается иная форма для связи с другими словами. Вслед за этим я коснусь проблемы появления новых слов в языке, что непременно ведет за собой создание примыкающих к нему слов, образующих семантическое поле. Затем я постараюсь рассказать об изменениях в значении слова, когда оно используется не совсем по тому назначению, которое для него было отведено ранее в данном языке. На этом этапе приходится учитывать степень происходящих в нем изменений, которые могут быть настолько радикальными, что придадут слову существенно иные характеристики. Тогда приходится определять его как новое слово и предоставлять ему особое место в общем словнике языка.

Грамматические варианты слов

Грамматические варианты слова задаются ему заранее той парадигмой, которая предусмотрена для него (вернее, для той категории слов, куда оно включено) в грамматике данного языка. Парадигма в этом случае означает полный набор словоформ, которые предусмотрены для данной грамматической категории. Скажем, в русском языке есть парадигмы склонения существительных по родам, числам и падежам. Русский язык следует в этом отношении за латынью, где парадигмы склонений были скрупулезно разработаны. А вот в английском языке такие парадигмы почти сведены на нет; там существительные изменяются только по числам (единственное и множественное), да для некоторых из них (весьма немногих) сохранилась саксонская форма родительного падежа. Следует отметить, что склонение по падежам было принято в древнеанглийском, но англичане намеренно избавились от него в процессе формирования своего языка. Эсперанто (искусственный язык, созданный Заменгофом в конце XIX века) использовал английскую схему построения языка и свел до минимума изменения в существительных при их использовании в речи на эсперанто.

Вот для примера парадигма склонения существительного «завод»:


Единственное число Множественное число
Именительный: завод (нулевая флексия) заводы
Родительный: завода заводов
Дательный: заводу заводам
Винительный: завод (нулевая флексия) заводы
Творительный: заводом заводами
Предложный: о заводе о заводах

Жирными буквами я выделил те окончания (мы еще называем их флексиями), которые характерны для любой словоформы, включенной в парадигму. Для именительного падежа единственного числа нет никакой флексии, и она называется нулевой (отсутствие флексии тоже рассматривается как показатель для этой словоформы). Словоформа именительного падежа в единственном числе становится также корневой частью во всех дальнейших трансформациях слова. В некоторых словах она в роли основы для всех прочих словоформ изменяет свой первоначальный вид.

Каждое знаменательное слово в языке имеет свою парадигму изменений. А функциональные слова таких парадигм не имеют, ведь они используются только для упорядочения знаменательных слов в предложении. Они имеют лишь одну исходную форму и составляют «служебные части речи». Между прочим, междометия, которые «ничего не называя, выражают эмоциональные реакции на те или иные явления действительности», не относятся ни к знаменательным, ни к служебным частям речи. Я буду рассматривать подробно все поднятые здесь вопросы в следующей главе, специально посвященной грамматике. Тут я хочу еще раз подчеркнуть, что происходящие в словах грамматические изменения хотя и создают новые языковые формы, но последние остаются в пределах значений одного и того же слова. К лексическому его значению, остающемуся прежним, просто добавляется некая грамматическая слагаемая, чтобы соединить его с примыкающими к нему другими словами. Это как в рукописных текстах, где введены соединительные черточки для связи букв в словах.

Появление новых словесных единиц и создание семантических полей

Мы уже говорили, что язык постоянно пополняется новыми словами. Не будет преувеличением сказать, что на территории такой страны как Россия в течение дня в разговорах и переписке появляются сотни новых слов и… почти все они снова уходят в небытие. Но некоторые все же задерживаются в чьей-то памяти, повторяются и постепенно закрепляются в лексическом корпусе языка. Причины появления новых лексических единиц объясняются двояко — потребностями системы, и внешними по отношению к языку стимулами. Начнем с последней группы. Появляется нечто новое в окружающей нас реальности, надо это новое обозначить. Вот и возникает новое слово в языке. Например, пришел в нашу жизнь компьютер — его надо было назвать. Сначала его назвали в странах, где он был изобретен, — в США и Англии. Там он получил наименование компьютер, что буквально означает «расчетчик», «счетная машина». От англичан — Чарльза Бэббиджа и Ады Лавлейс (дочери знаменитого поэта Байрона), — живших в XIX веке, ведет начало традиция создания машин для ускорения расчетов. Вспомним их раннее русское наименование — «счетно-решающие устройства».

Ada Lovelace.jpg
Об Аде Лавлейс стоит рассказать подробней: эта прелестная женщина считается создательницей языка программирования, то есть, первым программистом планеты. Бэббидж пытался построить счетно-решающую машину, прообраз современного компьютера, а Лавлейс создала для нее программу. Все это было еще очень примитивно и не работало, поскольку не было подходящих для реализации проекта материалов и технологий, но идея осталась. Среди сегодняшних языков программирования существует язык, названный «Ада», — в честь женщины, на два столетия опередившей свое время.

По мере продвижения компьютеров в другие страны они получали название и в местных языках. Кто-то согласился с оригинальным названием, а кто-то придумывал для него свое имя. В России он так и остался компьютером, а в Израиле, где любой школьник знал, что такое «компьютер», придумали новое слово — מחשב (махшéв — «думающий» и вместе с тем «рассчитывающий»). Следует заметить, что новое слово первоначально часто появляется в языке как устойчивое словосочетание; например, приведенное выше «счетно-решающее устройство». Потом это сочетание обычно заменятся на одно слово для экономии места и усилий по воспроизведению данной словарной единицы. Но важно другое: новое слово в этом случае обозначает нечто принципиально новое из внеязыкового мира.

Появление такого слова непременно ведет к созданию других слов, связанных с основным по смыслу или по иному виду связи: «компьютер» → «компьютерный», «компьютеризация» и пр. Сейчас вокруг этого слова собрались сотни новых слов, образовавших свое особое семантическое поле. Фактически в этом поле ныне собрано около тридцати тысяч слов. В каждом языке семантическое поле организовано по-своему, так что перевести терминологический словарь с одного языка на другой — вовсе не такая простая задача. В нем будут представлены различные части речи, а не только существительные; отдельные термины, сложные слова и словосочетания, фразеологические обороты. Но я взял в качестве примера область деятельности, которая в последние десятилетия развивалась исключительно активно. Другие новые слова не дают таких бурных ответвлений, хотя большинство слов все же их имеют. Во всяком случае, несколько существительных, прилагательных и глаголов обязательно там проявятся. Таков основной источник появления новой лексики в языке.

На этом, однако, дело не кончается.

Системные причины, по которым в языке появляются новые слова

Здесь я хочу сделать методологическое отступление. В специальной филологической литературе очень много места уделяется изменению значений слов и причинам, по которым это происходит. Объемные сочинения лингвистов посвящены перечислению таких причин, исследуются все и всяческие случаи словообразований. И это, действительно, интересно и познавательно. Однако… ни один случай образования новых слов не произошел потому, что создатель нового слова прочел по этому поводу лингвистический трактат. Наоборот, каждый раз способ создания новой лексической единицы в языке оказывается оригинальным и как бы приходит по наитию. Поэтому в данной работе я отказался от перечисления конкретных способов образования неологизмов, принятых в том или ином языке. За исключением внесистемных побуждений, о которых говорилось выше, я хочу выделить лишь несколько внутрисистемных причин и оснований, которые толкают людей к созданию новых языковых единиц. Они не только будут касаться частных случаев, но попытаются обосновать, почему в языке идет постоянная работа по созданию новых знаков-слов.

Каждая знаковая система, а тем более, столь широко используемая как язык, стремится к самосовершенствованию. Имеется естественный язык, которым мы постоянно пользуемся. Он кажется настолько богатым, что позволяет нам справляться со всеми языковыми задачами. Но столь же постоянно мы сталкиваемся с ситуациями, когда нам не хватает слов. Быть может, мы бы и нашли подходящее слово для какого-нибудь конкретного случая, если бы подумали некоторое время, но в быстротекущей речи долго раздумывать не приходится. Тогда мы выбираем то, что кажется нам наиболее подходящим на данный момент. Иногда это оказывается не лучшим вариантом, но мы готовы на него согласиться, поскольку нас уже занимает продолжение высказывания. Иногда мы остаемся удовлетворены тем, что сказали. Более того, появившееся новшество оказывается столь удачным, что завоевывает сердца окружающих. Они могут согласиться с нашей почти непроизвольной находкой и повторяют ее повсюду, сначала в устной, а потом и в письменной речи. Если крупно повезет, то она войдет в общую копилку языка. Мастера слова имеют особый дар к такого рода новшествам; а среди них выделяются такие, которые этим были постоянно озабочены. Например, Ф. М. Достоевский в своих произведениях часто выдумывал слова. Но даже от него в языке осталось лишь одно новое слово — «стушеваться».

Вторая системная причина, которую я хочу отметить, — это полнота системы. Например, существует какой-то общепринятый алгоритм обработки знаков в данной системе, алгоритм, который постоянно повторяется и доминирует в нашем мозгу. Ему подчиняются большинство аналогичных по содержанию и структуре знаков, но некоторые из них отказываются почему-то ему следовать. Тогда мы останавливаемся в недоумении и спрашиваем себя, почему так происходит. Более того, мы пытаемся заполнить пустующие клетки алгоритма новообразованиями, чтобы привести их к общему знаменателю. Вот конкретный пример; я заимствовал его из очень интересной работы Л. А. Новикова по семантике русского языка:

«Определенная структура полисемии (многозначности. — А. С.) в языке проявляется обычно в целом круге подобных лексических единиц, поражая пропорциональностью их отношений и соразмерностью организации их смыслового строения. Возьмем в качестве примера полисемию слов бас, баритон, тенор, альт, дискант, сопрано. Отношения производных от них слов образуют повторяющиеся, пропорциональные, закономерные с точки зрения их общей картины.

По данным словарей:

голос певец (певица) музыкальный инструмент
бас — самый низкий мужской голос певец с таким голосом медный духовой инструмент низкого регистра и тембра
баритон — мужской голос, средний между басом и тенором певец с таким голосом медный духовой инструмент среднего регистра и тембра
тенор — высокий мужской голос певец с таким голосом медный духовой инструмент, соответствующий такому голосу по регистру
альт — низкий женский или детский голос певица (певец) с таким голосом медный духовой инструмент или смычковый инструмент, несколько меньше скрипки
дискант — высокий детский голос мальчик-певец с таким голосом
сопрано — наиболее высокий женский голос певица с таким голосом

Как видно, только в двух последних словах отсутствуют третьи значения; предоставленные языком возможности оказываются здесь не до конца использованными не по лингвистическим, а скорее по экстралингвистическим причинам, например, потому, что диапазоны тенора и сопрано принципиально совпадают. То, что существенно для противопоставления мужского и женского высоких голосов, оказывается несущественным для музыкального инструмента определенного регистра».[5]

Это — одно из проявлений неполноты знаковой системы, которая всегда стремится к заполнению пустующих в системе клеточек (вспомните Периодическую таблицу элементов Менделеева). Иногда это удается сделать, иногда — нет. Неудачи обычно объясняются внесистемными соображениями; мы говорим, что материальная сущность референтов не позволяет им входить в те отношения, которые предоставляет система обозначающих их знаков. В одном из своих сочинений по семиотике я построил такой ряд:

Ледокол
Дырокол
Кожекол
Древокол
Водокол
Воздухокол

Все приведенные здесь слова составлены по одному и тому же правилу, принятому в русском языке для производства сложных слов: существительное + форманта «о» или «е» + другое слово, вернее, часть другого слова, которая используется как суффикс и остается постоянным элементом получаемых неологизмов. Но обратимся к нашему примеру. Первые два полученных слова действительно существуют в русском языке. Они составлены строго по правилам и имеют ясную структуру и отчетливое суммарное значение, объясняющее новое слово. Даже иностранец, не знавший ранее слова «ледокол», может догадаться, о чем идет речь, впервые столкнувшись с этим словом в соответствующем контексте. То же относится и ко второму приведенному слову. Следующие два слова («кожекол» и «древокол») в языке не существуют, хотя, казалось бы, ничто не препятствует их образованию. Наконец, последние два слова в язык просто не попадают, поскольку их созданию мешают экстралингвистические причины. Вторая часть парадигмы создания таких слов «кол» предполагает разрушение чего-то твердого, но ни вода, ни воздух не являются твердыми телами и не могут быть расколоты. Так что эти пустые места в парадигме обречены оставаться пустыми. Однако многие пустые места в различных языковых парадигмах могут быть заполнены и постоянно заполняются. В этом я также вижу важнейший источник для инноваций в любом языке.

Наконец третья системная причина создания неологизмов фактически вытекает из второй. Ее можно определить как использование структурных возможностей языка (полнота системы), только на этот раз — ее грамматических возможностей. Было бы правильней рассмотреть данный вопрос в следующей главе, но для единства картины я сделаю это сейчас. Речь идет о частях речи. В настоящее время во всех языках имеется стандартный набор частей речи: существительные, прилагательные, глаголы, наречия и др. Когда-то люди их не выделяли, да и грамматики как таковой не было. О том, что принято сегодня называть частями речи, мы впервые встречаем упоминания у Аристотеля и греческих стоиков (я не касаюсь работы Панини по грамматике санскрита, которая оставалась неизвестной европейским ученым почти до конца XIX века). Аристотель выделял только две такие категории — существительные и глаголы, ибо они связаны с вещами вне системы (существительные обозначают предметы, а глаголы — действия). Все прочие слова он расценивал как вспомогательные для обращения с выделенными им двумя категориями. Сегодня в русских грамматиках предлагается различать существительные, прилагательные, числительные, местоимения, глаголы, наречия, предлоги, союзы, частицы и междометия.

Отнесение слова к той или иной части речи автоматически наделяет его огромным количеством характеристик, как морфологического плана (парадигмы изменений), так и синтаксического (какими членами предложения это слово может быть, какими функциями в предложении оно обладает). Важны и другие грамматические возможности: переходы из одной части речи в другую, либо переходы из одной категории в другие внутри той же части речи. Некоторые части речи легко переходят в другие: существительные почти всегда могут стать глаголами (и наоборот), а прилагательные легко переходят в наречия. Или: существительные мужского рода, обозначающие живые существа, в большинстве случаев могут приобрести значение женского рода. Во всех этих случаях слова получают новую форму и новые словообразовательные качества.

Представьте себе, сколько новых слов образуется за счет таких внутрисистемных направляющих. Скажем, недавно в языке появилось слово «программист». Оно немедленно обеспечивается своей парадигмой склонения и своими словообразовательными возможностями (способностью образовывать другие слова по принятым в русском языке моделям). От него автоматически отпочковывается существительное женского рода «программистка» со своей парадигмой склонения и со своими словообразовательными вариантами, а также другие категории существительных — «программа», «программирование» и пр. Затем образуется глагол «программировать» и многие другие родственные слова. Таким вот образом новое слово входит в язык и пускает в нем корни.

Возникновение новой лексической единицы как результат изменения значений слов

Нам осталось теперь посмотреть, как в результате указанных и прочих причин старые слова изменяются, пока они не переходят в разряд новых. Это явление можно сравнить с перераспределением нейтронов и протонов в ядрах химических элементов во время их взаимодействия с другими элементами или в результате самораспада. До определенного момента элемент остается сам собой, он лишь превращается в один из своих изотопов, изотопов данного элемента. Но существует какая-то граница, перейдя которую, он получает иной заряд и изменяет количество протонов в ядре. Тогда он становится другим элементом с иными качествами. Такая же картина наблюдается и в словах языка. Слово подвергается изменениям, но до поры до времени остается самим собой как по своему значению, так и по грамматическим возможностям. Иногда же, как следствие радикальных изменений, оно превращается в иное слово с другими качествами. Когда это происходит на наших глазах, мы еще можем проследить за генетической связью одного слова с другим. Если же проходит много времени, такая связь исчезает из нашего поля зрения, и нам не удается восстановить цепочку последовательных трансформаций, приведших к возникновению нового слова.

Если следовать этой логике, то вначале слово остается той же самой лексической единицей, но приобретает дополнительные смыслы. Остановимся на этой стадии. Открыв любой толковый словарь, в большинстве статей вы увидите несколько специально выделенных значений слова. Тогда мы говорим, что слово многозначно или полисемично (по-гречески поли — «много», а сема — «знаки»). Каким образом появляются новые значения слов? Путем переноса старого, уже известного значения на новые процессы или явления. Носители языка явно предпочитают перенос старых значений уже существующих в языке слов созданию новых и включению их в язык. Таким способом достигается значительная экономия в общем количестве знаков в языковой системе, с одной стороны, и снимается необходимость каждый раз заучивать новые слова и их производные — с другой.

Встает вопрос, каким образом происходит перенос значений и возникновение все новых смыслов в известных словах? Обычно в семантике различаются два вида переноса значений: по смежности референтов (метонимия) и по их сходству (метафора). Метонимия обнаруживается, например, при переносе названия действия на место, где это действие происходит:

Начался переход через пустыню. ↔ Переход улицы в этом месте особо опасен.

Часто мы наблюдаем перенос названия действия на инструмент, которым оно выполняется:

Вчера он занимался сцеплением шестеренок. ↔ У вас полетело сцепление (в машине).

Примеров метонимий и метафор очень много; одно их перечисление занимает многие страницы. Я хочу лишь заметить, что метафоры являются излюбленным приемом писателей и поэтов, которые не желают изъясняться обычным и для них весьма скучным образом. Метафоры возглавляют целый ряд литературных приемов, каждый из которых имеет свое назначение и название. Укажу только на некоторые из них.

Метафора используется, например, для переноса значения по сходству:

Конь в шахматах назван так потому, что он своим внешним видом напоминает настоящего коня. Физкультурный снаряд — конь - назван так по количеству своих ножек. В последней фразе слово снаряд тоже является метафорой, но причины ее появления сегодня понятны с трудом. Для объяснения нам потребуется обратиться к прежнему пониманию этого слова в русском языке. Родовым значением его был инструмент, орудие труда: столярные, слесарные снаряды и пр. Сегодня акцент в значении этого слова сместился на военные снаряды, которые раньше олицетворяли лишь второстепенный смысл. Поэтому не ясно происхождение этого слова в его спортивном варианте.

Некоторые метафоры используются для сравнения по признаку намеренного подчеркивания какого-то качества называемого. Тогда мы говорим о гиперболе: Владимир Красно Солнышко. Она — змея подколодная. Да он просто лопух.

Перенос названия целого на его часть (либо наоборот) называется синекдохой: У него бас. ↔ Вчера я познакомился со знаменитым басом. Ну, попробуй этих слив. ↔ У меня в саду растут две сливы и три яблони (речь идет о деревьях).

Есть и другие тропы (так называются литературные способы переноса значений слов), но я не буду их подробно описывать. Желающие могут с ними ознакомиться в любом курсе теории литературы. Иногда в одном слове обнаруживаются метонимические средства перехода, наряду с метафорами.

Например: Я отдал книгу в переплет (действие) Эта книга издана в твердом переплете (результат действия) Ну и попал я вчера в переплет! (метафора).

Мне важно было остановиться на средствах переноса значения слов с одной их позиции на другую, пока они овеществляют ясно выраженные связи между исходным и результирующим словом. Пока такая связь ясна для носителей языка, все подобные значения отмечаются как варианты (я назвал их изотопами) одного и того же слова. Все они помещаются в одну словарную ячейку и перечисляются в ней одно за другим. В этом случае мы говорим, что данное слово полисемично.

Но вот появилось значение слова, которое никак не связать с исходным значением; тогда мы получаем новое слово. Несколько слов абсолютно похожи по форме, но различны по содержанию, и мы не можем сказать, что они связаны одно с другим по своему происхождению. Мы называем такие слова омонимами, и они обычно помещаются в отдельные словарные статьи. Например, такие слова как коса (орудие для срезания травы), девичья коса и песчаная коса, вдающаяся в море, должны получить каждое свое собственное определение и свое собственное место в словаре. В данном случае вполне возможна в прошлом зависимость одного слова от другого, но эта зависимость до нас уже не дошла. Специалисты-лингвисты еще могут установить такую зависимость по старинным текстам, но где-то и они останавливаются.

Именно в этом месте и проходит водораздел (опять метафора!) между полисемией и омонимией. Если для лингвиста, да и для человека старой школы еще ясна связь между значениями одного слова, то оно (это значение) помещается в ту же словарную статью, что и исходное слово. Если такая связь уходит в глубь веков и не ассоциируется с чем-то вещественным в нынешнем языковом сознании, то мы трактуем такие слова как омонимы. Например, слово дача в значении «дом для летнего отдыха» не ассоциируется у современного человека со словом «давать» («дарить»). В результате оно имеет свою собственную ячейку в словаре. Также и слово жалование в современном языке не ассоциируется со словами «жаловать», «пожаловать». А именно от них оно произошло. Сегодня это просто «вознаграждение за труд», а никакой не «подарок» и не «милость»’. Так что и в этом случае оно рассматривается как отдельное слово. Это все, что я хотел рассказать по поводу лексического строя языка. Еще несколько слов будет сказано о словарях.

О словарях

По ходу рассказа я упоминал о словарях различного рода. Я буду о них рассказывать и в дальнейшем. Здесь же я просто суммирую сведения о разного типа словарях, поскольку они являются основными источниками информации о языковых явлениях. Я не представляю себе интеллигентной семьи, в которой не было бы хоть одного словаря. Какие же бывают словари?

Во-первых, они разбиваются на две большие группы: одноязычные и многоязычные (обычно двуязычные) словари. Одноязычные словари посвящены словам родного языка пользователей; они еще называются толковыми, поскольку «толкуют» значения слов. Двуязычные словари переводят слова родного языка на иностранный, либо наоборот, с иностранного — на родной. В них иностранные слова иногда подаются вместе с фонетической транскрипцией.

Основные словари — это толковые. В них все слова распределены по словарным статьям, о которых я рассказывал в этой главе. Статьи начинаются с заглавного слова, которое и является предметом обсуждения. Поясняются все значения данного слова, даются сведения о его грамматической принадлежности и свойствах, о его происхождении (этимологии), о его фонетических особенностях и в продолжении обычно приводятся примеры на его использование в разном языковом окружении. Часто выделяются идиомы (называемые также фразеологическими сращениями) с участием этого слова, то есть застывшие обороты речи. Основной особенностью идиом является то, что их общий смысл не мотивирован значением составляющих элементов и не может быть из них выведен.

Существуют специализированные словари, посвященные либо этимологии слов, либо их фонетическому строю, либо терминологические словари с набором терминов из отдельных областей знания, словари синонимов и/или антонимов, словари имен собственных (топонимов с географическими названиями, словари имен и фамилий, мифологические словари и др.). Словом, есть лексиконы на любой вкус, пользуйтесь на здоровье!

Надо сказать, что словарное дело в России развито очень хорошо, и оно пользуется всемирным авторитетом. В нем нет таких грандиозных свершений как «Оксфордский словарь английского языка» или «Ларусс» (серия французских словарей), но все необходимое для изучения родного языка в нем представлено. И не только родного. В связи с многонациональным характером государства в СССР развивалась многоязычная лексикография — словари издавались для всех народов страны, а их было около ста пятидесяти. Для каждого из них выпускались свои словари и не по одному. Для многих народов была впервые создана письменность, а затем на этой базе издавались разного типа словари. Очень хорошо развивалась терминологическая лексикография. Все это признается и положительно оценивается во всем мире. Так что российской лингвистике есть, чем гордиться.

Примечания

  1. Цитируется по http://nauka.bible.com.ua/noah/noah2app.htm (верно на октябрь 2007).
  2. Цитируется по http://www.portal-slovo.ru/rus/philology/russian/586/2656/ (верно на октябрь 2007).
  3. Цитируется по http://ru.wikipedia.org/wiki (верно на октябрь 2007).
  4. Словарь русского языка. Академия наук СССР, Институт русского языка, Москва, 1986. Т. II, с. 241.
  5. Новиков Л. А. Семантика русского языка. Москва, Высшая школа, 1982, с. 194.