Григорий Кульчинский●●Диалог иудея и "эллина"

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск


Характер материала: Рецензия или комментарий к первоисточнику
Автор:
Кульчинский, Григорий
Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений
Диалог иудея и "эллина"

См. [[Булгаков, Александр/Где Авель, брат твой?]]

Содержание

О книге Александра Булгакова «Где Авель, брат твой?»

Александр Булгаков — автор (и не только автор) книги под названием «Где, Авель, брат твой? Иудео-христианский диалог в письмах». То есть, на первый, чисто формальный взгляд, жанр эпистолярный. Что в наше время может считаться ретро в квадрате. Ренессанс какой-то, позднее Средневековье, допечатная эра, еще ждущая своих Иоанна Гуттенберга, Ивана Федорова и Франциска Скорину. Представляете, когда в ходу электронная почта и эс-эм-эски, когда по телефону позвонить не всегда руки доходят, есть еще люди, которые садятся за письменный стол, достают из ящика лист белой бумаги, а из кармана авторучку. Добро еще, что не стоят за конторкой с гусиным пером, чернильницей и песком для присыпания и при тусклом свете сальной свечи…

Да, но ведь загвоздка в том, что эпистолярность в книге наличествует чисто формально. Ибо автор, вернее его лирический герой, альтер эго, адресует свои послания к вымышленному лицу. Нет, опять не так. Лицо это не вымышленное, а вполне реальное — бывший любимый учитель по русскому языку и литературе, проживающий в настоящее время (во время создания книги) где-то в Израиле. Связь с ним, реальная связь — потеряна. Но осталась связь внутренняя, душевная, духовная. Осталась потребность продолжить тот старый диалог «ученик-учитель», что-то уточнить, о чем-то доспорить, с чем-то согласиться. И вот начинается вроде-бы-переписка из российского Воронежа «на деревню в Израиль». Где автор выступает сразу в трех лицах (чур, не принимать за намек!): собственно автор, адресант и адресат. Тут я опять, рискуя все окончательно запутать, должен уточнить, что автор все же разыскал своего учителя в Израиле, созвонился-списался с ним, и даже приехал в гости в славный город Хайфу. А в качестве подарка-презента вручил ему ту самую книгу эпистолярного (условно говоря, жанра), которая писалась задолго до этой самой реальной встречи. Уф-ф-ф! Теперь понятно?

И было это совсем недавно, весной 2009 года.

***

От себя замечу, что евангелические христиане, с точки зрения господствующего в России православия — диссиденты. Кстати, это термин — чисто религиозный. Уже потом в СССР диссидентами стали «величать» критиканов-антисоветчиков, борцов за права и свободы. А этих еще до революции и преследовали, и ссылали в Сибирь целыми семьями, общинами, селами. Вот так, приходила в дом ночью чрезвычайная тройка — приходской священник, полицейский пристав и миссионер и предлагали собирать вещи… Как пишет Александр Булгаков, опираясь не только на воспоминания своей матери, но и на исторические документы: «В библиотеке православной Духовной академии С-Петербурга, в знаменитой Публичной библиотеке, в фондах Музея истории религий я нашел многочисленные свидетельства, а Свод законов Российской империи своими статьями мне это подтвердил, как „боголюбивое“ российское православие совершенно инквизиторскими методами расправлялось с теми, кто из православия обращался в христианство, выбирая свой духовный путь осознанно, а не автоматически, в силу рождения. Эта монография, вышедшая под названием „Святая инквизиция в России до 1917 года“ с благодарностью была принята библиотекой Российской академии наук».

Автор о себе

Родился в 1948 году в полностью разрушенном Воронеже. Память еще сохранила послевоенные руины, хотя пленные солдаты уже много чего построили. Семья была многочисленной — тринадцать человек; но жили дружно, так как мама с папой были людьми верующими и умели налаживать мир, что не всем удается. Мы были из того религиозного направления, которое именовалось по документам «евангельские христиане» и которое родилось в великосветских салонах Санкт-Петербурга и Москвы в последней четверти 19-го столетия. Смысл этого направления был предельно прост: основа Веры — в тексте Священного Писания, который заключался для нас в своде еврейской Библии («Ветхий Завет») и Нового Завета, первой частью которой является Евангелие. Был и остается обязательный принцип: к Богу надо обязательно придти, но придти осознанно. Так что магический обряд детокрещения у нас отвергался, как отвергались и многие т. н. таинства как обряды. К чести моих родителей следует отметить, что в Вере они не были начeтниками и потому детей ни к чему не обязывали. Каждый должен был обращен к Богу личностно, в свободе выбора.

В 1959 году папу направили на епископское служение в г. Горький (ныне снова Нижний Новгород). Там я закончил школу, после которой обрел профессию настройщика роялей и фортепиано. Так получилось, что несмотря на многие мои интересы в определении жизненного пути, эта профессия кормила и кормит меня доныне. Мне это сознавать отрадно — я зарабатывал на хлеб насущный в буквальном смысле своими руками. На мне любимая Родина много сэкономила, но ответила неблагодарностью — нищенской пенсией.

В начале 70-х годов я учился заочно в Библейской школе в Москве, а потом был рекомендован учиться в Финляндии. Поясню, как такое могло быть в СССР, когда религиозная жизнь была максимально задавлена. Я так понимаю, что советскому руководству надо было соблюдать вид просвещенной политики, и иногда весьма малыми дозами оно предоставляло такую возможность людям верующим, чтобы пустить пыль в глаза зарубежной общественности. Как бы там ни было, мне лично все это пригодилось. В 1976—1981 годах я учился на историческом отделении историко-филологического факультета Горьковского университета. В 1982 году я перевез старых родителей на родину, в Воронеж, куда, разумеется, переехал и сам со своей семьей.

В перестроечные годы и в годы т. н. демократизации я много занимался общественной работой. Так получилось, что с городом разговаривать на доходчивом понятийном языке о вопросах духовных было некому, а интерес был большой. И я органически влился в демократическую жизнь, проводя многочисленные встречи с общественностью, с вузовской аудиторией. Вeл цикл теле- и радиопередач на духовные темы. Много публиковался в местных газетах.

В 1999 году я уехал в Питер преподавать в Евангелическую богословскую Академию. Но на следующий год я вернулся в Воронеж, так как вопрос с жильем там не рассматривался даже в перспективе. Тем не менее, за время проживания в Питере я вернулся к своим старым исследованиям в Государственном историческом Архиве в фондах дореволюционного Святейшего Синода. Дело в том, что к тому времени уже совершенно четко просматривалась государственная политика правительства новой Росси на формирование господствующей идеологии в лице Православия. Смысл был простой, но никто, разумеется, официально об этом не говорил: коммунистическая идеология уже изжила себя, а народ надо держать в стадной покорности. Придумывать не надо было ничего нового,- исторический опыт был. И в аналитических отделах КГБ это загодя уже к тому времени просчитали, и его офицеры были в первых рядах радетелей за Православие. Но что оно из себя представляло, народ не знал, кроме лубочных баек о «древлем благочестии», о «святой Руси». Я же хотел показать, что Вера, превращенная в обязательную тоталитарную идеологию, — вещь страшная. «За уклонение от православия — лишение всех прав состояния и ссылка на каторгу», — это слова из многих статей из Свода Законов Российской империи. К сожалению, книга, изданная в Москве, имела странную историю, и к читателям она дошла лишь в нескольких сотнях экземпляров.

Как я писал в своей последней книге, моя жизнь так или иначе была связана с людьми еврейского происхождения — прямо или косвенно. Я много думал о коренных причинах застарелого антисемитизма. Я жил в христианской среде, где духовно окормлялись Библией в обеих еe частях; причeм обе эти части были авторитетны на равных. В нашей среде понималось, что евреи — народ обетований, которые не прекратились. В этом понимании не было никакой слащавости и идеализирования; просто обетования воспринимались, если так можно сказать, в рабочем порядке.

Я искал; стал читать Новый Завет как бы заново и обнаружил, что в истоках своих христианство вовсе не мыслило себя как некий «новый Израиль». Иисуса не считали Богом, а Божьим посланником, помазанным Свыше. А если не Бог, то нет и богоубийства, как нет и народа-богоубийцы. Я понял, что сложившиеся отношения по вопросу антисемитизма есть результат позднейших идеологических установок, которые в народной психологии усваиваются гораздо легче, чем что-то здравомыслящее. К счастью для современного иудео-христианского диалога, до наших дней сохранился первоисточник, положения которого я постарался представить в книге «Где Авель, брат твой?». Полагаю, что мой посильный труд сможет в ком-то нейтрализовать яд отчуждения, и таким образом я дополню «список Шиндлера».

Вместо заключения

А это уже другая переписка. После встречи с Александром, здесь в Хайфе, я, прочитав книгу «Где Авель, брат твой?», задал ему по электронной почте такой вопрос:

«Александр! Вот что я хотел бы уразуметь. Ведь начиная „переписку“ со своим бывшим учителем, вы одновременно выступали в двух ролях. Алеша — ну, это понятно и прозрачно. И Рувим Иосифович. Собственно говоря, это некая „реконструкция“ того диалога, который вам бы х о т е л о с ь вести с ним. Кстати, хочу заметить, что чисто стилистически обе роли „писаны одной рукой“. В том смысле, что письма Алеши по стилю, лексике и т. д. мало чем отличаются от писем Р. И. Так что, это скорее, диалог Булгакова с самим собой. Сам же Р. И. выступает в вашем произведении слишком большим (на мой взгляд) знатоком иудаизма и еврейской истории, хотя он же неоднократно признается и в своем дилетантизме, и в малом объеме знаний, и в недостаточном знании иврита, и в чисто физических (физиологических) сложностях. Замечу от себя, что подобная неосведомленность в алеф-бет иудаизма-еврейства достаточно широко распространена среди новых репатриантов. Увы, характеристика „образованщина“ относится и к нам. Распространенное заблуждение о каком-то особом интеллектуализме евреев разделял даже Сергей Довлатов, который замечал, что до эмиграции в его представлении, средний тип еврея — что-то вроде Альберта Эйнштейна. Кстати, его приятель Иосиф Бродский имел подобные же иллюзии по несколько иному поводу. Он считал, что на английском языке невозможно сказать глупость.

Так вот, как бы вы, реальный Александр Булгаков, прокомментировали этот не совсем ясный момент. И еще: уже здесь, в Израиле насколько „оправдал“ реальный учитель тот образ, который вы выстроили в книге? Или это не так уж и важно? Жизнь — своим чередом, литература — своим?»

Ответ Александра Булгакова

Хотел отложить дело до вечера, но Вы настолько интересный вопрос задали, что отвечаю сразу. Рувим Иосифович — живой не только как реальная личность, но и как собеседник по письмам. Он действительно много знал ещe «тогда», знает и сейчас, хотя возраст даeт о себе знать — 88 лет. Да, может быть и не «копал» глубоко по тем вопросам, которые я затрагивал в книге, но он действительно во многом разбирается. Он — умнейший человек, соль земли; это «последний из могикан», которым надо дорожить. И если Вам захочется с ним познакомиться, то Вы в свою копилку положите ещe немало. Но это к слову… Он честен был всегда, и на этот раз при нашей встрече он сказал мне, что я уж слишком компетентным преподнeс его читателю. Это опять ему честь. Но посудите сами: мне нужен был диалог с заинтересованным человеком. Заблуждений Довлатова и Бродского у меня не было; грустно сказать, но среди моих многочисленных приятелей-евреев мне не с кем, действительно, поговорить по существу. Если кто и интересуется танахическими проблемами (а их просто единицы), то это либо конъюнктурщики, либо начeтники. Да, мой Рувим не настолько компетентен именно в волнующих меня вопросах, но ведь он на них и не делал заявку. Он порядочен в разговоре и никогда не выдавал из себя того, кем не являлся. Я просто люблю его за это. Мне нужна была нефальшь (пишу слитно, что-то вроде волошинского -«непашь»).А вопросы, которые мы друг другу в письмах задавали,- они совсем не выдуманные, они вполне в русле иудео-христианского диалога. И по уровню мышления я этот диалог со спокойной совестью мог вести только с Рувимом. По поводу же стилистики -это да, мне трудно было придумать для него другой язык. Да вот что получилось — через годы встретившись с ним снова, я большой разницы-то и не почувствовал. «Яблоко от яблони…» Бледнее выглядел я, потому что наш нынешний общероссийский новояз накладывает отпечаток и на меня. И я страдаю от этого, я чувствую, что живу «на зоне» почти в буквальном смысле. Правит бал уголовщина, начиная с верхов, и культивируется вполне сознательно всe шариковское. Трудно сохранить себя в такой обстановке; хорошо, что ещe старая закваска помогает. Это пока всe, что могу сказать.


© «Вести» (приложение «Окна») от 25 июня 2009 года. Публикуется с разрешения правообладателя