Ида Нудель●●Рука в темноте●Часть 14
| ← | Книга: Рука в темноте Характер материала: Мемуары Нудель, Ида |
→ |
| Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений Публикуется Михаилом Израильским - племянником автора |
Я начала убеждать Арона принять участие в следующей выставке. Он отчаянно сопротивлялся, выдумывал страшные наказания, которые упадут на его голову. «В крайнем случае, ты уедешь без картин» «Я не могу без картин, я сдам визу» «Думай и решай. Это может оказаться важным для получения разрешения. Такая ситуация- подарок судьбы. Пропустишь её – будешь каяться. Учвствуя в такой выставке, да ещё после идиотского бульдозерного решения, ты можешь выиграть войну. У тебя только один шанс – выставка. Я найду людей и тебе помогут принести картины и охранять их во время выставки. Ребята тебе помогут. Но ты должен решиться сам. Сообщи мне завтра если согласен. Мне нужно время для организации» Конечно он не позвонил. Ни завтра, ни послезавтра. Может быть что-то с ним случилось? Может быть болен, может бытьокончательно сошёл с ума? Звоню по его телефону, ответа нет. Звоню его матери. Он у неё.
«Почему ты молчишь? Я не получила от тебя ответ» «Я вообще не могу сейчас заниматься этим делом» - говорит он. «Мы теряем темп, ты можешь проиграть, потому, что мы теряем темп.» «А для меня это не самое главное сейчас. У меня завтра или послезавтра должен родиться ребёнок. Если родится девочка – я уеду, если мальчик – я остаюсь»
Я молча вешаю трубку телефона-автомата. Такой поворот событий я не представляла. Ну и ввязалась я в историю! Теперь, когда каждый день решает битву, когда нужно принять решение об участии в выставке и подготовиться к ней, он ждёт, кто у него родится.Невозможно убежать от самого себя. Вывозимые картины облагались огромными денежными налогами. У Арона денег нет и мне их достать негде. Кроме того, каждый подозрительный сюжет браковался, как антисоветский. На огромных полотнах Арона – кости и скелеты, исполняющие танец гибели живого и торжество злодейства. Как провести эти картины через бюрократов? Голова моя гудела. Зачем мне эта битва, в конце концов? Картины не мои. Человек мне совершенно чужой и даст мне по морде как только я ему не буду нужна. Зачем я так неистово бьюсь за него и за эти картины? Может быть я не в порядке? Какое мне дело до его проблем? Жизнь – война, за себя тоже. Особенно если у тебя есть талант или амбиции. Почему я должна выполнять рискованную работу вместо него, против его воли и желания? Я не читаю книги, не хожу в театр, не отдыхаю, не живу так как это принято у всех людей. Может быть мне надо подумать о себе? Я взяла в руки книги и занялась английским языком. Промчалась неделя. Не могу сказать, что я не думала об истории с картинами. В голове моей крутились планы, новые варианты и новые идеи, как мне победить КГБ ещё раз.
Как ни в чём ни бывало пришёл Арон. Он стоял в дверях, смущённо улыбаясь. Я молча смотрела на него. «Ида, извини меня» и он бухается на колени. «Умоляю, извини меня» «Кому нужен весь этот цирк?» - спрашиваю. «У меня родилась дочка, я так счастлив, не сердись на меня» «Поздравляю ещё с одной дочкой» «Но у меня кончается через пять дней виза. Как мне продлить её?» «Это не моя проблема, иди в ОвиР и продлевай» «А картины, что будет с картинами?» «Не знаю, твоё дело» «Ида, я тебя прошу, помоги мне» «Арон, ты ведёшь себя со мной по-свински. Я для тебя из кожи вон лезу, объявляю войну КГБ, рискую своим благополучием, а ты? Мне надоело это свинство» Он достаёт из кармана бутылку с вином. «Можно я возьму стакан?» «Мне противна вся эта сцена и твоё кривляние и бутылка» Он открывает бутылку и пьёт из горла. «Я знаю, что я свинья, что я безобразно веду себя не только с тобой, но и с матерью. У меня была одна дочь, но я её оставляю. Может быть она приедет ко мне. Вчера родилась вторая дочь я и её оставляю, она никогда ко мне не приедет. Я действительно свинья.» Он пьёт из бутылки залпом. Снова кидается на колени. «Прости меня, Ида, кто-нибудь должен помочь мне. Я не могу сам. Все мы пьяницы и блудники. Все художники такие, я ничуть не лучше и не хуже. Я принесу тебе биографии художников. Ты узнаешь, что за люди они были в личной жизни. Я не могу писать, если я не пьян. Я должен так взвинтить себя, чтоб у меня из под кисти шла песня. Когда я пишу, я пью и слушаю музыку. Мужыка для меня то же, что и вино – возбуждает. Едем ко мне, я покажу тебе новое полотно. Оно ещё сырое. Я очень тебя прошу, поедем. Ты лучше поймёшь меня. Я плохой человек, но меня тоже надо вывезти. Ида, едем.» я молча слушаю этот пьяный монолог. «Ты совершенно пьян» «Да, немножко есть. Ничего не ел сегодня, ничего не пил. Я очень волновался, когда шёл к тебе, я думал, что ты меня прогонишь даже не выслушав. Можно я приму душ. И дай мне что-нибудь поесть, я сразу протрезвею. Я не ел несколько дней. Я работал и не было охоты выходить из дому. Но я сделал замечательную вещь, ты увидишь. Я написал твой портрет. Не фотографию, а портрет. Ты увидишь.»
Я подала ему чистое полотенце и пошла на кухню, чтобы приготовить еду. Мы вошли в типичную московскую коммунальную квартиру. Затхлый запах давно не ремонтированного жилья, в полутёмном корридоре свалены какие-то старые вещи. Арон предупредил меня не говорить громко, соседи ругаются. Он сам как-то сжался и рвался побыстрее войти в безопасность своей комнаты.
«Постой секунду здесь. Я приготовлю полотно, поставлю на мольберт. Когда будет готово, я позову тебя.» Через несколько мгновений я услышала его голос. «Заходи!»
Я была в его мастерской, этой маленькой комнате, всего несколько раз. Она действовала на меня угнетающе. Со всех сторон смотрели картины, они так тесно висели друг возле друга, что я не могла их воспринимать. Только потолок был свободен от картин. Вдоль стен стояли, повёрнутые обратной стороной к зрителю, большие подрамники с холстом. Часть из них с картинами, часть заготовки. На мольберте стояло большое полотно. «Отойди подальше, к окну, как можно дальше».
Он ушёл за картину, как бы оставляя меня наедине с моим портретом. Передо мной на задних лапах стояла молодая львица. Во весь рост. Её глаза были опущены, она как бы всматривалась в мужчину, лежавшего у её лап. Из обнажённой груди львицы тонкая струйка молока текла как бы прямо в рот лежащегоу ее ног мужчины. «Это – ты, а мужчина – это я» - сказал Арон, выходя из-за мольберта. «Я сначала написал твои глаза, но потом решил, что этого делать нельзя и опустил её веки. Ну, тебе нравится?» «Слушай, для меня это такая неожиданность – образ и сюжет, я не могу придти в себя» «Но тебе нравится?» «Мне нравится. Безотносительно к личности. Хорошая картина» «Она твоя, я дарю её тебе!» «Спасибо, это царский подарок, спасибо!»
Он показал мне ещё одну картину, над которой работал на прошедшей неделе. Потом разошёлся и начал показывать свои ранние работы. «У меня очень мало времени, чтоб организовать твоё участие в выставке, ты должен мне сказать сейчас – да или нет» «Ты меня погубишь» - начал гнусавить, «я боюсь, у меня отнимут картины, отнимут визу, посадят в психушку когда увидят мои картины» «Не надо ныть. Другого пути нет»
«Что мне делать, что мне делать?» - вновь затянул он свою сопливую песню. «Я ухожу. Завтра будет поздно, я не смогу организовать тебе помощь.»
«Делай, что хочешь. Если меня посадят в психушку, кто меня оттуда вытащит?» «Я тебя вытащу. Но тебя не посадят. У тебя есть виза. Они опасаются сажать евреев диссидентов в психушки. Твоё имя уже известно за границей. Твоя история с вывозом картин тоже. Для чего я бегаю на переговоры с Михаэлем? Чтоб оградить тебя от психушки и расправы. Теперь, когда о тебе идёт почти каждый день разговор с Шерборном, никакая психушка тебе не грозит» «Делай, что хочешь» «Через два дня в измайловском парке состоится выставка картин художников-диссидентов. Мои товарищи охотно согласились тебе помочь и мы обговорили как это будет организовано.» «Делай, что хочешь» Я очень нервничала. В эти же дни должен освободиться Шимон Грилюс. Я ещё совершенно не готова его принять.
"Дорогие мои! Опять меня вездесущее око оставило без ваших писем. Третью неделю, даже внутрення почта мизерная. Но я всё равно буду вам писать. О международном годе женщин. Я разговаривала с разными женщинами здесь, но поддержки не нашла, не хотят обращаться к этому форуму. Не верят. Они правы. Я тоже верю, что будет анти-израильский форум, тем не менее, я хочу использовать шанс, если думать, что это шанс. Как я страдаю, что не знаю английского языка, описать не могу. Не могу обсудить идею, найти помощника или единомышленника. Могу только смотреть и грустно улыбаться. Придётся на некоторое время оставить узничков и заняться языком. И тем и другими одновременно не получается, не остаётся ни времени, ни сил.
Относительно дамского года, объявленного Организацией Объединённых наций, нужно узнать, кто из женщин, деятельниц культуры США, делегирован на конгресс. Обратитесь к ней с коротким письмом, используйте куски из моих открытых писем. Согласится ли она или они на конгрессе поднять вопрос обо мне? Я лично уже обратилась к композитору А. Пахмутовой. Она член советской делегации на этот конгресс. Конечно ответ на своё письмо я не получу, но это не имеет значения. Ваша задача моё письмо опубликовать и довести до сведения советского посла в Америке. Было бы отлично, если бы вам удалось это сделать.
Я очень хочу знать, поддерживает кто-нибудь эту идею. Напишите честно. А Что думают израильские власти? Реально ли «поставить обо мне вопрос» или есть более реальные кандидаты? Пишите мне честно, пожалуйста. Лучше знать правду, чем бессмысленно «сгорать на огне». Совершенно не имею информации. Как в тюрьме. Обратилась к начальнику Главного Управления микробиологической промышленности, Беляеву В.Н. и была приглашена на приём. Заместитель начальника главка Радин Николай Иванович заявил, что никогда никто из сотрудников Министерства внутренних дел или КГБ не обсуждал с ними вопрос ограничения на мой выезд.
А Крымов В.П. тот, который объяснил мне, что «операцию по излечению меня от алкоголизма» они решили не проводить и я могу успокоиться, а также успокоить своих друзей на Западе, заявил, что меня не выпускают из-за моих знаний. Правда, в конце беседы он сказал, что всё зависит от международной обстановки, а не от знаний. Кто из начальников врёт? Этот из министерства или тот, который из КГБ? Или оба врут? В общем я продолжаю думать над шагами. Идея сделать как можно более известной мою собственную ситуацию не оставляет меня. Такой абсурд! Зачем я им нужна?
У меня есть ещё идея открытого письма Андропову. В Москве гнусная атмосфера. Допросы, допросы. Ищут слабого, чтоб начать раскручивать и накручивать. О себе: почему-то распухла щека. Боли не чувствую, но пухну. Я вижу щёку собственными глазами – странно и смешно. Не сердитесь на меня и терпите, мы победим. Целую очень и очень. Я была предупреждена письмом, что Шимон Грилюс после освобождения приедет ко мне на квартиру. Он приехал поздно вечером. Пока мы поговорили о его планах и настроении, о тех, кто остался в заключении, об общих делах, наступила глубокая ночь. Я предложила ему принять душ, я сама начала организовывать его ночлег. В дверь позвонили. Я разозлилась, решив, что это милиция. Не дают покоя, только что человек освободился, они уже у дверей. Снова звонок. Решила, что ни за что не открою. «Кто там?» Несколько грассирующий, с типичным ашкеназийским распевом, мужской голос произнёс: «Ида Нудель здесь живёт?». Я узнала голос Иосифа Давыдовича Залмансона. Войдя в квартиру он расскзал, что утром ему позвонили из рижского ОВиРа и передали, что завтра в 10 часов утра он должен быть возле московского ОВиРа. «Я уверен, это относится к Сильве! Они Сильву освободят! Я уверен, что они её освободят!» - говорит он. Затем хватает меня единственной рукой, поднимает вверх и целует. «Ида, Ида! Сколько вы сделали для них! Я верю, Сильву они освободят!». Делает несколько быстрых шагов в одну сторону, поворачивает стремительно и идёт назад. Ему тесно в маленькой комнате. Всегда сдержанное лицо, сейчас открыто и очень подвижно, отражая бурю чувств в его душе.
«Теперь мальчиков, теперь мальчиков нужно освободить! Теперь мальчиков!» Я стучу Шимону в ванную: «Быстрее выходи, Иосиф Давыдович здесь, кажется Сильву освобождают!» Мы разговаривали всю ночь. Шимон находился в той же зоне где был старший сын Иосифа Залмансона и отец жадно ловил каждое слово о нём. Мы немного подремали уже под утро, спать никто из нас не мог. И Шимону и мне нетерпелось пойти к ОВиРу, но Иосиф Давыдович сказал твёрдо: «Мне сказали быть к 10 утра и мы будем там точно в это время.» Так мы и поступили.
В ОВиРе никто не мог или не хотел дать нам объяснения . Было уже 10.30. внешне Иосиф Давыдович был спокоен. Его внутренне напряжение прорвалось когда он побежал навстречу появившейся вдалеке женщине. Он ошибся, это была не Сильва. А когда появилась Сильва, он выдохнул всей грудью: «Вот она!» Сильва шла медленно, потом ускорила шаги, и вдруг побежала навстречу отцу. Иосиф Давыдович схватил её в свои объятия, поднял над землёй, а она, как маленькая девочка, обвила его шею руками и зарыла своё лицо у него на груди.
Иосиф Давыдович смахнул слезу. Одну- единственную слезу за эти сумасшедшие сутки. Сильва тоже не плакала. После того, как отец очень бережно поставил её на землю, она присела на корточки и стала громко, надрывно смеяться. Я решила, что она сошла с ума. Я не могла понять и позу и этот странный смех. «Она в порядке?» - спросила я у Иосифа Давыдовича. «Да, конечно, она в порядке» - ответил он всё ещё не снимая с лица огромную, счастливую улыбку. Когда Сильва немного успокоилась и перестала смеяться, мы познакомились. «Я думала, что ты крупная женщина, а оказывается ты вон какая!» Через некоторое время её вызвали. Она вышла из здания ОВиРа довольно быстро и рассказала, сияя и смеясь, что ей предложено немедленно пойти в голандское посольство. Там, у консула, представляющего интересы Израиля, есть для неё виза и билет. Всё оплачено. Вечером она должна покинуть Советский Союз. «Как, покинуть Союз не повидавшись с Эдиком и братьями?» - говорю я. «Сильва, этого делать нельзя. Требуй свидание. Со всеми, с мужем и братьями. Ты не виделась с ними четыре года и уедешь вот так? Требуй свидание.» Бедная Сильва. Она пошла в здание ОВиРа сама. С кем разговаривала мы не видели, но вышла грустная и сказала. «Они не разрешают» «Они тебе сказали, что ты свободный человек или нет?» - спрашиваю я.
«Да, они сказали, что я освобождена» «Сильва, если ты сейчас упрёшься, они уступят. Они тебя продали или поменяли, они получили за тебя большую выгоду. Ты сегодня диктуешь, а не они. Пусть привезут всех троих в Москву. Сильва, требуй свидание» - и чтоб мои слова были более убедительны, я беру её за обшлага чёрной телогрейки и встряхиваю. «Сильва, когда у тебя будет шанс увидеть Эдика?» «Где мои братья?» - говорит она. «Что мне делать, папа?»
«Проси свидание с Эдиком» - говорит отец. Она вошла в здание ОВиРа с твёрдым намерением сегодня не уезжать. Она упёрлась. Через несколько минут она вышла и сказала, что ей предложили придти завтра в то же время. Свидания будут. Они отступили! Мы решили пойти в магазин и купить ей красивую одежду. Был август. Сильва шла в тюремном полосатом платье, выглядывавшем из-под зимней чёрной телогрейки, в зимних тряпичных полуботинках, в чёрных шерстяных рейтузах и в каком-то немысломного цвета платке на голове. Многие глаза провожали эту странную фигуру. Это был ГУЛАГ фантастическим образом вышедший на улицы Москвы. Милиционеры бросали свой пост и бежали к нам с сердины улицы.
Одежду мы не купили. Не было нужного размера. У меня дома было красивое платье, в котором я собиралась прибыть в Израиль. Я решила, что оно подойдёт Сильве, она была очень худая. Поехали ко мне померить платье и немного отдохнуть. Постепенно известие об освобождении Сильвы распространилось по Москве. Приходили и уходили люди, дверь в квартиру не закрывалась. Не заметили, как пришла ночь. Сильва падает с ног. Я прогнала всех, кто был в доме и уложила её спать. В середине ночи звонок в дверь. Я была уверена, что не милиция. Две КГБешные машины стояли под окнами моей квартиры, они следовали за нами с тех пор, как Сильва появилась возле ОВиРа. Не спрашивая открываю дверь. «Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич просят Сильву позвонить сейчас.» - сердито сказал молодой человек. «Она спит, мне жаль будить. Последние сутки были сумасшедшими и завтра тоже предстоит тяжёлый день. Я не смогу её разбудить» «Позвоните сама» - находит он выход из положения. Я звоню. Елена Георгиевна берёт трубку и говорит: «Я хочу говорить с Сильвой». «Она спит и я отказываюсь её будить. Рано утром она позвонит вам сама, я обещаю» - отвечаю я. «Как это так, Сильва освобождена, а мы не знаем? Корреспонденты обрывают телефон, а мы не знаем что сказать? Как это так случилось?» Она совершенно права, я не знаю, что сказать. «Вы правы, мне нет оправдания, мы все безумно устали, забыли обо всём на свете. Вы правы, мы обязаны были позвонить» - говорю. «Позовите Сильву, Ида, я вас прошу, позовите Сильву» «Она спит, я не могу её будить» - отвечаю. «Для неё это сейчас самое важное» «Андрей» - кричит она куда-то, «иди поговори с ней, она отказывается будить Сильву» Очень спокойным голосом Андрей Дмитиевич внушает мне, что я неправильно поступила. «Андрей Дмитриевич, я обещаю вам, что как только она проснётся, сразу же позвонит вам. Я отказываюсь будить её сейчас» «Жаль, жаль, что так получилось» - говорит он и мы прощаемся. Жаль, очень жаль, что получилось так неблагодарно. Кто, кто, а Сахаровы должны были знать первыми.
Следующий день тоже был суетливый изматывающий. Люди, люди, визиты, приготовление к свиданию, состовление планов на будущее. На свидание было дано пять суток. Бульон, который я приготовила для Эдуарда Кузнецова пить было невозможно. Я забыла посолить.
«Всё, что ни делается, всё к лучшему» - эту мудрость надо мне написать большими буквами и повесить в кухне, перед моими глазами. Я очень расстроилась, когда у меня буквально похитили Сильву. Я хотела накормить её и оградить от толпы сопереживающих и любопытствующих. Но её увезли из моего дома. Сразу стало очень тихо и я получила возможность вернуться к вывозу Арона и картин.
Выставка. Она решит судьбу картин. Но нужно чтоб хоть кто-то из-за границы видел его работы. Нужны свидетели, что человек есть и картины тоже были. Наум Мейман мог устроить встречу с двумя работниками посольства. Мы пришли в каморку Арона. Как правило, Арон картины свои не продавал. Он с ними не хотел расставаться. Даже когда был очень пьян, он мог потерять паспорт, куртку, голову, но не свёрток с рисунками или картинами. Эти двое мужчин были портясены увиденным. Тут же купили несколько полотен. Арон сидел в углу, низко опустив голову, как будто у него отнимали жизнь. «Только из-за денег, мне так будут нужны деньги за границей. Если бы не отчаянная нужда, я бы их не продал» - говорит он мне потом.
Следующий шаг – это выставка. Кажется я продумала всё, до деталей, до самых мелких и главных деталей. Ночь накануне выставки мы втроём провели у меня на квартире: Арон, Шимон и я. Я спала очень тревожно. Никогда ещё я не учавствовала в таком мероприятии. Совершенно непонятно, как себя поведёт КГБ. Мы надеялись, что после позора с бульдозерами, они не посмеют повторить тот же ход. Но кто знает, кто может их предсказать?
Арон отобрал для выставки самые «нормальные» картины. Мне приснился очень странный и тревожный сон. Я разбудила парней. Приснилась большая кошка. Она нападала на меня и я хотела её убить. Вобщем, получилось так, что я её убила. Дверью. Увидела ясно, как на яву, труп серой в пятнах кошки и небольшая лужица крови возле неё. Я проснулась и в в ужасе закричала:. «Ребята, ребята, я её убила» . Шимон встрепенулся первый и кричит из кухни: «Кого ты убила, Ида?» «Мне приснилась серая кошка, я её убила, я видела её труп» «Замечательно» - он примчался ко мне в комнату, «замечательно! Мы победим! Прекрасный сон! Мы их победим, картины будут наши!»
Когда мы,длинной вереницей, тащили на руках картины Арона, от квартиры возле измайловского парка, где они ночевали, внезапно, возле забора, я увидела ту самую, точно также расцвеченную и лежащую в той же позе. кошку. Даже лужица крови была возле неё, всё как во сне. «Шимон, вон она, кошка, которую я видела во сне ночью. «Да» - произнёс он, растягивая букву «а», «тогда я не знаю, что может означать твой сон».
Но нам было не до мёртвой кошки. Мы были на том месте, где намечалось провести выставку. Людей было не очень много. Но кто они? Работники КГБ или сочувствующие ? Здесь командовал Арон. Я лишь послушно выполняла его просьбы. К объявленному часу собралось довольно много народа. И художников и зрителей. Арон поставил три картины: девочку с мёртвой птицей, портрет своего отца, умирающего от рака и полотно на эротическую тему. Самая большая толпа зрителей стояла возле картин Арона. Его заставили показать всё, что он принёс с собой. Толпа требовала объяснений сюжета. Подходили иностранные корреспонденты, брали интервью. Арон был на пьедестале.Это был его звездный час. Во время первого интервью я стояла рядом и помогала. Потом он освоился и прекрасно справился со всем сам. Виза Арона была просрочена давно.
