Ида Нудель●●Рука в темноте●Часть 15

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: Рука в темноте
Характер материала: Мемуары
Автор: Нудель, Ида
Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений Публикуется Михаилом Израильским - племянником автора
Часть 15

Этот месяц совершенно сумасшедший, как я выдерживаю психическую и физическую нагрузку – ума не приложу. Счастье, что выдалась одна спокойная неделя, я отлежалась и отдышалась немного. Только уехала Сильва, только закончилась эпопея с картинами, пришла телеграмма из Харькова. От родителей одного молодого еврея, отбывающего срок потому, что они сами попросили милицию и коммунистическую партию не отпускать их сына в Израиль. В своей просьбе о помощи они написали: «лучше в тюрьму, чем в Израиль». И советская власть учла их пожелание.

Однажды к их сыну подошёл хулиган, стукнул парня и еврей получил срок за хулиганство. Ведь мама и папа именно об этом просили советскую власть.

Когда же сын уже из лагеря начал умолять, чтоб они спасли ему жизнь, ибо уголовники проиграли его в карты, тогда заговорил родительский инстинкт. Мама с папой поехали, отдали несколько тысяч рублей кому это полагалось и - на некоторое время сын был спасён. Но деньги, деньги испаряются быстро.

Сын сообщил, что ему опять угрожают расправой, его отдадут гомосексуалистам, если к определённому времени денежки не будут выданы по указанному адресу.

У папы и мамы уже нечего было продавать. Они прислали мне телеграмму с мольбой помочь им спсати сына. Я была знакома с этими родителями и испытывала к ним нечто вроде физического отвращения за их безмерную глупость и бестактность. Но на отчаянный призыв о помощи я отмолчаться не могла.

Отправила им телеграмму с обещаним сделать всё, что смогу. Мы с Шимоном написали текст телеграммы на имя генерального секретаря партии Брежнева, президента Америки Никсона, всем- всем кто имеет прямое или косвенное отношение к судьбе заключённого. Было очень поздно, когда мы закончили писать копии телеграмм. Дежурная телеграфистка прочла текст и сказала, что она такой текст принять не может. «Почему? Давайте посмотрим устав связи» «Я не могу вам дать устав связи» «Тогда, пожалуйста, позовите начальника телеграфа»

Начальник телеграфа сказал, что он знает устав связи не хуже меня. Телеграммы были приняты. Без сомнения, что КГБ утром получило о них информацию. Без сомнения, что моя телеграмма в адрес президента Никсона никуда не ушла. Но парень был спасён, никто не посмел затолкать его в карцер. чтоб его там изнасиловали. Как только наша телеграмма легла на стол начальника лагеря или его помощника, с этого момента судьба парня сделала новый поворот. Его никто не тронет, его будут обходить за 10 метров, чтобы не быть вдруг, невзначай. вовлечёнными в конфликт. Какой советский человек посмеет написать телеграмму подобного содержания, а если посмел, значит имеет право.

Ура! Наконец я освободилась от этой горы! Наконец я его выпихнула! Мучайтесь с ним евреи! На последнем этапе, когда нужно было получить разрешение на провоз картин в том же самолёте, в котором полетит он сам, Арон твёрдо отстранил меня и сказал, что всю остальную работу он сделает сам. Попросил меня выйти из вагончика в котором находился начальник грузовой службы аэропорта , потому, что «при тебе не получается», так он сказал. Я вышла из вагончика и плюнула от отвращения. Арон плакал и распускал сопли, вобщем выклянчил ,то что хотел : все его картины полетят вместе с ним.

Теперь я возьмусь за английский язык. Второй день сижу дома и никуда не выхожу, даже за продуктами. Жутко вымотана. Очень тревожит обстановка у вас. Каждый день, два раза в день, утром и вечером, я слушаю последние известия. Нужно быть принципиальными, с убийцами договариваться нельзя. У них другая логика и иная мораль.

Идочка, здравствуй! Я ужасно зла на тебя за «подарок», который на днях свалился на наши бедные головы. Ты уже догадалась, что я пишу об Ароне. Я много раз объясняла тебе, что мы сами едва справляемся со своими проблемаи. Лёва очень много и тяжело работает и я не отстаю от него. Кроме того, мы очень хлопочем о тебе. Когда влиятельные люди приезжают в Израиль, мы мчимся на каждую встречу. После обычной работы у нас вторая – хлопоты о тебе. Ни одного дня не проходит, чтоб мы что-то не делали ради тебя. Мы спим не более 4-5 часов и не всегда справляемся с таким темпом. Без конца приезжают твои подшефные, и пока они не устроились мы помогаем им. Но мы не можем справлятся с такой нагрузкой, ты должна нас понять и принять, что мы ещё обязаны думать о ребёнке, который всё время один. Он бегает с ключём, повешенным на верёвочке ему на шею и у нас нет ни сил, ни времени проверить, чем он занимается в течение дня. Не обидно, когда помогаешь нормальному, благодарному человеку, который иногда может сказать спасибо за труд ради него. Но многие из твоих подшефных просто эксплуатируют нас, чувствуя, что мы не умеем сказать «нет». Одному перевезти книги, другому перевезти вещи. Как только соглашаемся помочь, они считают, что делают тебе одолжение и Лёва бегает и организовывает вывоз и перевоз вещей, чужих вещей! Почему я тебе об этом пишу? Последняя твоя «пассия», этот художник, Базухов, совершенное чудовище. Если бы ты знала, какими словами он здесь называет тебя, ты бы отказалась помогать всем и навсегда. Для тебя нет у него ни одного нормального слова, а о словах благодарности и не мечтаем. При всё при том, что ты сделала для него, то о чём я знаю, а ещё то, о чём я не знаю! Немедленно по прибытии в аэропорт он потребовал мастерскую. Как ты просила, мы разыскали людей из художественного мира. Его встретили, поместили в мерказ клиту, дали место для жилья. Сначала он устроил громкий скандал в Вене, когда его картины должны были лететь не с ним. Но это уже позади. Здесь же он просто плюёт на тех, кто ему стремится помочь и все от него отворачиваются. Здесь нет «Иды Нудель», которая могла бы прощать такое поведение. Здесь нормальные люди, они не желают принимать его оскорбления. Ему сказали, «мастерской пока нет, рисуй карандашом». Он устроил страшный крик! Ходил в министерство, ругался, как последний сапожник. Ты писала о картине «Львица» которую он, якобы, подарил тебе. Он сказал, что он не желает слышать имени твоего, картину сперва куда-то засунул, а потом продал в Голландию. Никто не знает, кто её купил. Наверно врёт.

Ида, ты знаешь, как бережно относимся мы ко всему, о чём ты нас просишь, но мы не можем и не согласны помогать этому человеку. Он нe достоин называться человеком, а только свиньёй. После того, что ты сделала для него, он так поносит и позорит тебя, что даже чужие люди, которым безразлично твоё доброе имя, плюются, слушая. Ты извини, Ида, но мы ему больше помогать не будем и не даже имени его я не желаю слышать. Где ты находишь, таких людей? Или как они тебя находят, может быть так правильнее поставить вопрос? Когда ты научишься разбираться в людях? Мы тебя целуем. Береги себя.

Ребятки мои дорогие! Я опять виновата перед вами. Что мне делать? У меня нет больше никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. Я понимаю, какую боль я вам приношу, присылая подобных Арону людей. Я не представляла, что он настолько болен. Я никогда прежде не имела дела с психически нездоровыми людьми. Недавно я видела возле синагоги его мать. Она пришал только ради того, чтобы узнать, знаю ли я что-нибудь об Ароне. Она мне тоже сказала, что он обзывал меня последнее время безобразно и орал дома, обвиняя меня в том, что он потеряет картины. Ребята, что я могу сделать? Картины вывезены, когда нибудь, после его смерти, человечество увидит их. Не думаю, что при жизни он согласится выставляться. . он неуравновешен, подозрителен и груб, работать с ним невозможно. Психическая нагрузка, сопровождающая выезд настолько тяжела, шок от самого факта выезда настолько глубок, что он потрясает и сильную психику. Я очень понимаю вашу боль и обиду, но однажды взявшись за дело, я не могу его бросить посередине. Я должна довести его до конца. Или проиграть или победить. Я понимала, что это тип, Базухов, скверный человек, но хотела вывезти его. Если судьба рапорядилась так, что я сама выехать не могу, то пусть с моей помощью уедут те, кто может уехать. В этом я нахожу удовлетворение. В этом вижу смысл моего «отказа». Мне так легче выжить в этой совершенно невыносимой ситуации, к которой не каждый человек может приспособиться, найти себя, найти себе занятие, найти смысл для оправдания своего положения.

Ребята, не сердитесь на меня. Не смотря на всё и вопреки всему, я в полном ладу сама с собой. Мне очень тяжело и физически и психически, но эта жизнь полна смысла и цели. Это – прекрасная жизнь! Вы забыли как мучилась я последние десятилетия, когда стало ясно, что я не могу найти удлвлетворение ни в спорте, ни в горах, ни в театре и книгах,над которыми тщательно поработал цензор. Я уже начала относить себя к потерянным людям, родившимся не в своё время. Теперь у меня очень тяжёлая жизнь, но полная человеческого смысла. Я обещаю больше художников не вывозить. Я уже отказалась от одного, приблизительно такого же. Второго «Базухова» я не выдержу сама. Я чувствую это. Целую вас очень и очень крепко. Ида.

Мои дорогие! Я не отдыхала от своей странной жизни очень долго, наверное целую вечность. Можете себе представить с какой радостью я ответила на предложение Юдифи Абрамовны Лернер немного пожить на Оке. Иосиф Бейлин перевёз мои вещи, я приехала на речном пароходике несколькими днями позже. Сегодня третий день моей жизни на реке Оке. Место изумительное. Высокий берег, сосновый бор и приятные люди. Но ....погода раскапризничалась. Только сегодня выдался солнечный день и мы ходили собирать землянику и грибы. Нас пять человек. Спокойно и уютно. У каждой семьи – палатка. У меня – дворец. Юдифь Абрамовна – прекрасная хозяйка, я учусь у неё. Она нас откармливает. Всё так вкусно, что невозможно удержаться, чтобы не положить в рот лишний кусочек.

На день моего отъезда от вас уже месяц не было ни строчки. Я живу в тревожном спокойствии. Передайте Борису, что я мечтаю получить вырезки из газет об экономическом положении Израиля. Хотя бы обзорную статью. Так трудно жить без информации! Мы в тюрьме, в большой тюрьме. Здесь, на Оке, иногда удаётся ухватить «Голос Израиля», но утолить наш голод эта радиостанция не может. С огромным нетерпением и волнением жду писем. Ира обещала пересылать всю корреспонденцию. Целую очень и очень."

Я была предупреждена письмом, что Шимон Грилюс после освобождения приедет ко мне на квартиру. Он приехал поздно вечером. Пока мы поговорили о его планах и настроении, о тех, кто остался в заключении, об общих делах, наступила глубокая ночь. Я предложила ему принять душ, я сама начала организовывать его ночлег. В дверь позвонили. Я разозлилась, решив, что это милиция. Не дают покоя, только что человек освободился, они уже у дверей. Снова звонок. Решила, что ни за что не открою. «Кто там?» Немного грассирующий, с типичным ашкеназийским распевом, мужской голос произнёс: «Ида Нудель здесь живёт?». Я узнала голос Иосифа Давыдовича Залмансона. Войдя в квартиру он расскзал, что утром ему позвонили из рижского ОВиРа и передали, что завтра в 10 часов утра он должен быть возле московского ОВиРа. «Я уверен, это относится к Сильве! Они Сильву освободят! Я уверен, что они её освободят!» - говорит он. Затем хватает меня единственной рукой, поднимает вверх и целует. «Ида, Ида! Я верю, Сильву они освободят!». Делает несколько быстрых шагов в одну сторону, поворачивает стремительно и идёт назад. Ему тесно в маленькой комнате. Всегда сдержанное лицо, сейчас открыто и очень подвижно, отражая бурю чувств в его душе.

«Теперь мальчиков, теперь мальчиков нужно освободить! Теперь мальчиков!» Я стучу Шимону в ванную: «Быстрее выходи, Иосиф Давыдович здесь, кажется Сильву освобождают!» Мы разговаривали всю ночь. Шимон находился в той же зоне где был старший сын Иосифа Залмансона и отец жадно ловил каждое слово о нём. Мы немного подремали уже под утро, спать никто из нас не мог. И Шимону и мне нетерпелось пойти к ОВиРу, но Иосиф Давыдович сказал твёрдо: «Мне сказали быть к 10 утра и мы будем там точно в это время.» Так мы и поступили.

В ОВиРе никто не мог или не хотел дать нам объяснения . Было уже 10.30. внешне Иосиф Давыдович был спокоен. Его внутренне напряжение прорвалось когда он побежал навстречу появившейся вдалеке женщине. Он ошибся, это была не Сильва. А когда появилась Сильва, И осиф Давыдович выдохнул всей грудью: «Вот она!» Сильва шла медленно, потом ускорила шаги, и вдруг побежала навстречу отцу. Он схватил её в свои объятия, поднял над землёй, а она, как маленькая девочка, обвила его шею руками и зарыла лицо у него на груди.

Иосиф Давыдович смахнул слезу. Одну- единственную слезу за эти сумасшедшие сутки. Сильва тоже не плакала. Как только отец бережно поставил её на землю, она присела на корточки и стала громко, надрывно смеяться. Я решила, что она сошла с ума. Я не могла понять и позу и этот странный смех. «Она в порядке?» - спросила я у Иосифа Давыдовича. «Да, конечно, она в порядке» - ответил он всё ещё не снимая с лица огромную, счастливую улыбку. Сильва немного успокоилась, перестала смеяться, мы познакомились. «Я думала, что ты крупная женщина, а оказывается ты вон какая!» Через некоторое время её вызвали. Она вышла из здания Овира довольно быстро и рассказала, сияя и смеясь, что ей предложено немедленно пойти в голандское посольство. Там, у консула, представляющего интересы Израиля, есть для неё виза и билет. Всё оплачено. Вечером она должна покинуть Советский Союз.

«Покинуть Союз не повидавшись с Эдиком и братьями?» - говорю я. «Сильва, этого делать нельзя. Требуй свидание. Со всеми, с мужем и братьями. Ты не виделась с ними четыре года и уедешь вот так? Требуй свидание.» Бедная Сильва. Она вернулась в здание Овира. С кем разговаривала мы не видели, но вышла грустная и сказала.«Они не разрешают» «Они тебе сказали, что ты свободный человек или нет?» - спрашиваю я.

«Да, они сказали, что я освобождена» «Сильва, если ты сейчас упрёшься, они уступят. Они тебя продали или поменяли, они что-то получили за тебя ценное. Сегодня диктуешь ты, а не они. Пусть привезут всех троих в Москву. Сильва, требуй свидание» - и чтоб мои слова были более убедительны, я беру её за обшлага чёрной телогрейки и встряхиваю. «Сильва, когда у тебя будет шанс увидеть Эдика?»«Где мои братья?» - говорит она. «Что мне делать, папа?»

«Проси свидание с Эдиком» - говорит отец. Она вошла в здание Овира с твёрдым намерением сегодня не уезжать. Она упёрлась. Через несколько минут она вышла и сказала, что ей предложили придти завтра в то же время. Свидания будут. Они отступили! Мы решили пойти в магазин и купить ей нормальную одежду.

Был август. Сильва шла в тюремном полосатом платье, выглядывавшем из-под зимней чёрной телогрейки, в зимних тряпичных полуботинках, в чёрных шерстяных рейтузах и в каком-то немысломного цвета платке на голове. Прохожие глазами провожали эту странную фигуру. Это был ГУЛАГ фантастическим образом вышедший на улицы Москвы. Милиционеры бросали свой пост и бежали к нам со своих постов.

Одежду мы не купили. Не было нужного размера. У меня дома было красивое платье, в котором я собиралась прибыть в Израиль. Я решила, что оно подойдёт Сильве, она была очень худая. Поехали ко мне померить платье и немного отдохнуть. Постепенно известие об освобождении Сильвы распространилось по Москве. Приходили и уходили люди, дверь в квартиру не закрывалась. Не заметили, как пришла ночь. Сильва падает с ног. Я прогнала всех, кто был в доме и уложила её спать. В середине ночи звонок в дверь. Я была уверена, что не милиция. Две КГБешные машины стояли под окнами моей квартиры, они следовали за нами с тех пор, как Сильва появилась возле Овира. Не спрашивая открываю дверь. «Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич просят Сильву позвонить сейчас.» - сердито сказал молодой человек.

"Что я натворила!!!!", вспыхнула в голове мысль. Я забыла обо всем обо всех!!!! «Она спит, мне жаль будить. Последние сутки были сумасшедшими и завтра тоже предстоит тяжёлый день. Я не смогу её разбудить» «Позвоните сама» - находит он выход из положения. Я звоню. Елена Георгиевна берёт трубку и говорит: «Я хочу говорить с Сильвой». «Она спит и я отказываюсь её будить. Рано утром она позвонит вам сама, я обещаю» - отвечаю я. «Как это так, Сильва освобождена, а мы не знаем? Корреспонденты обрывают телефон, а мы не знаем что сказать? Как это так случилось?»

Елена Георгиевна абсолютно права, мне нечего сказать в свое опрадание. Я привыкла к тому,что все что я делаю я делаю сама: ни перед кем не отчитываюсью и ни у кого не спрашиваю разрешения. Так это и случилось! Даже на секунду не пришла мне в голову мысль о ком-то третьем !! Я была там с Сильвой и ее отцом, все что проходило перед моими глазами было и моим переживанием!!! .

«Вы правы, мне нет оправдания, мы все безумно устали, забыли обо всём на свете. Вы правы, мы обязаны были позвонить» - говорю я. «Позовите Сильву, Ида, я вас прошу, позовите Сильву» «Она спит, я не могу её будить» - отвечаю. «Для неё это сейчас самое важное» «Андрей» - кричит она куда-то, «иди поговори с ней, она отказывается будить Сильву» Очень спокойным голосом Андрей Дмитиевич внушает мне, что я неправильно поступила.«Андрей Дмитриевич, я обещаю вам, что как только она проснётся, сразу же позвонит вам. Я отказываюсь будить её сейчас» «Жаль, жаль, что так получилось» - говорит он и мы прощаемся. Жаль, очень жаль, что получилось так неблагодарно. Кто, кто, а Сахаровы должны были знать первыми.

И следующий день был суетливый и изматывающий. Люди, люди, визиты, приготовление к свиданию, составление планов на будущее. Для свидания с Эдуардом Сильве было дано пять суток. Бульон, который я приготовила для него, оказался не сьедобным. Я забыла посолить.

«Всё, что ни делается, всё к лучшему» - эту мудрость надо мне написать большими буквами и повесить в кухне, перед моими глазами. Вчерашний день привел меня почти на грань безумия.Я забыла об всем на свете и, главное, забыла об Андрее Дмитриевиче и Елене Георгиевне! Я забыла обо всем и обо всех!!!

Бессонная и полная напряжения ночь , с той самой минуты как в моей квартире появился Отец Залмансон. И все что происходило потом перед дверьми Овира: Сильва, хохочущая на тротуаре перед зданием Овира, миллиционеры на улицах Москвы, увидев ие издалека человека в одежде ГУЛАГА бежали нам навстречу. той самой минуты внутреннее напряжение у каждого из нас было на пределе личных возможностей. Утром Сильву увезли из моего дома. И я вспомнила об Ароне и его картинах.

Выставка!. Она решит судьбу картин. Нужно чтоб хоть кто-то из-за границы видел его работы. Нужны свидетели, что человек есть и картины тоже были. Наум Мейман мог устроить встречу с двумя работниками посольства. Впятером мы вошли в каморку Арона. Как правило, Арон картины свои не продавал. Он с ними не хотели и не мог расставаться. Даже когда был очень пьян,так он мне говорил, мог потерять паспорт, куртку, голову, но не свёрток с рисунками или картинами. Эти двое мужчин были портясены увиденным. Тут же купили несколько полотен. Арон сидел в углу, низко опустив голову, как будто у него собирались отнять жизнь. «Только из-за денег, мне так будут нужны деньги за границей. Если бы не отчаянная нужда, я бы их не продал» - говорит он мне потом.

Следующий шаг – выставка. Кажется я продумала всё, до деталей, до самых мелких и главных деталей. Ночь накануне выставки мы втроём провели у меня на квартире: Арон, Шимон и я. Я спала очень тревожно. Никогда ещё я не учавствовала в подобном мероприятии. Совершенно непонятно, как себя поведёт КГБ. Мы надеялись, что после позора с разрушением предыдущей выставки бульдозерами, они не посмеют повторить тот же ход. Но кто знает, кто может предсказать?Арон отобрал для выставки самые «нормальные» картины.

Мне приснился очень странный и тревожный сон. Я разбудила парней. Приснилась большая кошка. Она нападала на меня и я хотела её убить. Я её убила. Дверью. Увидела ясно, как наяву, труп серой в пятнах кошки и небольшую лужицуа крови возле неё. Я проснулась и в в ужасе закричала:. «Ребята, ребята, я её убила» . Шимон встрепенулся первый и кричит из кухни: «Кого ты убила, Ида?» «Мне приснилась серая кошка, я её убила, я видела её труп» «Замечательно» - он примчался ко мне в комнату, «замечательно! Мы победим! Прекрасный сон! Мы их победим, картины будут наши!»

Когда мы,длинной вереницей, тащили на руках картины Арона, от квартиры возле измайловского парка, где они ночевали, внезапно, возле забора, я увидела ту самую, точно также расцвеченную и лежащую в той же позе. кошку. Даже лужица крови была возле неё, всё как во сне. «Шимон, вон она, кошка, которую я видела во сне ночью. «Да» - произнёс он, растягивая букву «а», «тогда я не знаю, что может означать твой сон».

Но нам было не до мёртвой кошки. Мы были на том месте, где намечалось провести выставку. Людей было не очень много. Но кто они? Работники КГБ или сочувствующие ? Здесь командовал Арон. Я лишь послушно выполняла его просьбы. К объявленному часу собралось довольно много народа. И художников и зрителей. Арон поставил три картины: девочку с мёртвой птицей, портрет своего отца, умирающего от рака и полотно на эротическую тему. Самая большая толпа зрителей стояла возле картин Арона. Его заставили показать всё, что он принёс с собой. Толпа требовала объяснений сюжета. Подходили иностранные корреспонденты, брали интервью. Арон был на пьедестале.Это был его звездный час. Во время первого интервью я стояла рядом и помогала. Потом он освоился и прекрасно справился со всем сам. Виза Арона была просрочена давно.