Ида Нудель●●Рука в темноте●Часть 2

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: Рука в темноте
Характер материала: Мемуары
Автор: Нудель, Ида
Дата создания: 31 августа 2013. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений•  Публикуется Михаилом Израильским - племянником автора
Часть 2

Я росла так же как и все советские дети. Детский сад, школа, пионерка, затем комсомолка. Но я знала, что я не такая как все, я — еврейка. Мальчишки кричали мне в спину: «Жидовка, жидовка!» Я поражалась тому как они чётко это распознавали. Иногда взрослые, встречая мой взгляд, говорили «Что ты так смотришь, еврейка?». Меня угнетали презрение и ненависть в их глазах. Во время Второй мировой войны, особенно когда стало известно, что фашисты истребляют всех евреев, охотятся за каждым ребёнком, бытовой антисемитизм несколько приглох. После Второй мировой войны, дополнительно к бытовому, расцвел государственный антисемитизм.

Я была студенткой московского инженерно — экономического института. Занималась спортом, участвовала в художественной самодеятельности, ходила в походы, в театры, на концерты. Жила как живут молодые люди. У меня были друзья, у меня были подруги. Я не делала различия между евреями и не евреями. Я ценила в людях честность, преданность, доброту. Во время перерыва между лекциями, пробегая по коридору я едва успевала пожать протянутые ко мне руки и ответить на улыбки.

В один день всё изменилось. С того страшного дня евреев официально в печати начали называть «убийцы в белых халатах». Параноик -«гений и вождь всех народов», Сталин, решил расправиться с остатками еврейской общины, сочинив страшную ложь о евреях-врачах, убивающих советских людей. Никто не протягивал навстречу мне руку и не окликал, когда я шла по коридору института. Никто не улыбался. Случайно встретившись с моим взглядом, сокурсники и приятели опускали свой. Наступила, ощущаемая даже физически, тишина.

Я перестала ходить на тренировки, обращаться к знакомым, улыбаться.

Потом были собрания. Все клеймили евреев-убийц. И в моей студенческой группе тоже. Я сидела в последнем ряду. Одна. Никто не сел рядом, да я и не хотела этого.

Ещё одна еврейская девушки сидела в первом ряду, всем своим видом показывая, что лично к ней это не относится.

Студенты произносили слова, которые разбивали мою наивную веру в людей. Я не смотрела на их лица. Я не могла поднять глаза. Интонации их голосов были искренни. «Жаль» — сказала одна, с которой мы ходили в походы и спали в одном спальном мешке обнявшись, чтоб было теплее — «жаль, что Гитлер не доделал своё дело и не уничтожил их всех».

«Мы не должны их прощать, они достойны смерти за такие злодеяния» — сказала та, с которой мы вместе удирали со скучной лекции на каток. «Врагов нужно уничтожить» — вынесло собрание свой приговор.

Я вычеркнула их из своей жизни. С того самого часа и еще около 2-х лет, пока не закончила учебу, я не проронила ни с кем из них ни единого слова. Они сидели рядом, говорили громко, но для меня их как бы не было. Я входила в аудиторию последней, за лектором, и выходила из неё первой, впереди лектора. Я не отвечала на вопросы и сама ни о чем не спрашивала. «Что произошло, наконец скажи, надулась как сова и молчишь?» «Вы меня предали» — только эти слова я смогла выдавить из себя.

Пошептавшись, меня оставили в покое. Может быть, в минуту своей коллективной откровенности, они не ассоциировали меня с евреями или вообще забыли обо мне. Но я — я ассоциировала. Я ходила опустив голову и плечи под тяжестью страшного обвинения. «Не может этого быть, кричало моё сердце, не может этого быть!»

Сталин умер, не успев уничтожить ещё несколько миллионов своих сограждан, на этот раз только евреев. Дело еврейских врачей -« убийц в белых халатах» закончило моё эмоциональное становление.

В 1954 году я окончила институт. Молодая и все-еще наивная, я вызвалась работать на Урале и оказалась в крохотном и заброшенном в тайге городке Кушва. На единственном в городке заводе по добыче и обработке цветных металлов работало большинство населения городка.

Жизнь не стояла на месте. Тяжело заболела мама. Рак. Операция и облучение помогли ей прожить еще несколько лет. Светлым моментом в эти годы было замужество моей сестры. К нам в семью пришёл молодой и симпатичный мужчина. Лена готовилась с рождению ребенка, подошёл срок, но она не рожает и Лену госпитализировали.

Буквально через неделю после этого маме стало плохо, очень плохо. Когда приехала машина скорой помощи, мама уже не могла идти сама. Всю ночь я простояла возле ее носилок в приёмном отделении больницы. Дежурный врач сказал мне: «Это конец». Я отказалась верить. Под утро её унесли в палату, а мне предложили прийти через несколько часов. Когда я примчалась назад, мне объявили, что мама моя умерла.

Я не могла понять что мне говорят. Врач повторил несколько раз.

Первая мысль была о Лене, она в больнице, еще не родила. Как сказать ей, что мама умерла? Что мне делать?

Я ничего не сказала своей сестре. Чтобы она не увидела моих слёз я перестала приходить под окна её палаты в дневное время. Я соврала, сказав, что мама больна гриппом, и потому не пишет, чтобы случайно ее не заразить. Тянулись бесконечные и мучительные дни. Наконец Лена родила мальчика. Врач, которая выписывала Лену, прежде чем передать ребёнка, сказала ей что мама умерла. Все люди встречают нового члена своей семьи радостными и счастливыми. Мы встретили своего еле сдерживая рыдания.

Время бежало и лечило раны, мальчик рос. Мы отдали Яшу в детский сад. В тот памятный день была моя очередь забирать его. По дороге мы разговаривали и я не заметила ничего необычного в его поведении. Переодевшись в своей комнате, я вышла к мальчику и увидела, что он с красным лицом и горящими глазами бегает по комнате и беспрерывно кричит «Скажите мне, что я не еврей, скажите мне, что я советский! Б-г мой, что сделали эти *воспитатели*? Неужели он сошёл с ума ! Ему нет и пяти лет от роду, это крохотное существо так полно страшной душевной болью! Как нужно было травить ребёнка, чтоб довести до такого неистовства! Что мне с ним делать?».

Я хватаю Яшу на руки и начинаю кричать: «Мы все евреи: и твой папа, и твоя мама, и я, и доктор Абрам Львович, мы все евреи и ты тоже!». И хотя я прижимаю его к себе изо всех сил, мальчик вырывается из моих рук. В моей голове лишь одна мысль: держать его в руках, чтоб он ощутил физическую близость родного человека". Так продолжалось пока малыш не измучился физически и не затих.

Я проснулась среди ночи и в тишине думала о нашем положение. Утром мы все трое: родители Яши и я, согласились что эксперимент коллективного воспитания в нашем случае закончился полным поражением. Мы будем жить на две зарплаты, а третья пойдет на оплату няни. Для себя же лично, я решила что если когда-либо представится крохотная возможность покинуть эту милую, прекрасную страну, и откроется крохотная щёлочка, я сделаю все, что в моих силах чтобы через нее покинуть ненавистное мне общество. Для Яши.

К очередному дню моего рождения Лена подарила мне приёмник — мечту жизни. С этого дня я регулярно слушала передачи из-за границы В июне 1970 года радиостанция «Голос Израиля» передала сообщение об аресте в группы евреев. Сообщалось, что они хотели иммигрировать в Израиль, но советские власти им отказали. Эти молодые евреи были схвачены работниками КГБ при попытке захватить самолёт, чтобы нелегально покинуть Советский Союз. Вот оно что!

Мой сосед, с которым мы не так давно вместе слушали передачи из Израиля не мог найти других евреев, которые хотели бы уехать из прекрасной советской страны. Но он знал одного еврея, который «может быть может знать», так он сказал. Но и другой еврей тоже не знал. Хоть останавливай на улице евреев и спрашивай! Я уже начала отчаиваться, когда Лёва, муж моей сестры, сказал, что его отец может помочь. Борис Львович назначил мне свидание в метро и сказал, что каждую субботу в девять часов утра «другие» собираются возле Московской синагоги.

«У меня есть допуск, если я начну появляться возле синагоги меня немедленно уволят с работы». «Ты права, сказал Борис Львович, я об этом не подумал. Поговорю кое с кем как тебе помочь». Через несколько дней мы снова встретились. Борис Львович вручил мне записку с адресом и домашним телефоном Владимира Престина, еврея, который обучает ивриту. Борис Львович предупредил, чтобы я по телефону ничего лишнего не говорила, слово иврит не употребляла, ни о каких уроках не спрашивала. Престин будет знать по какому поводу я звоню.

У меня чуть не отвалился язык, когда ответивший на мой звонок мужчина бодро произнёс: «Да, да я знаю, вы хотите учить иврит, приходите в понедельник к шести часам вечера. Есть ли у вас ручка, я продиктую адрес!» Меня строго предупредили об осторожности, а он шпарит по телефону". Моё желание найти «других» евреев было настолько сильно, что ни капельки страха или сомнения не зародились в душе. «Я не могу быть в шесть, я поздно кончаю работу» — сказала я. Через месяц начнёт заниматься новая группа, у другого учителя" — предложил Володя Престин. «Месяц! Я не могу ждать ещё месяц. Пожалуйста, возьмите меня в эту группу! Хорошо», сказал Престин, попробуем".

Еле дождавшись назначенного дня и часа, я почти летела на свой первый урок. Владимир Престин обучал нас ивриту. Только языку. Иногда во время урока к нему кто-то приходил и они тихо разговаривали в крохотном коридорчике. Человек уходил, Владимир возвращался в комнату, спокойным голосом продолжал вести урок, а на скулах играли желваки. Нам ничего не рассказывал. Владимир Престин не мог знать что за люди сидят на уроке, с какой целью пришли и что можно от нас ожидать. Занятия проходили нелегально, провокация со стороны КГБ не исключалась.

Я не могла прожить дня, чтобы не послушать последние известия об Израиле. Радиостанция передавала имена евреев, арестованных в Советском Союзе. Было ощущение что движение захватывает всю страну. Самые эмоциональные, вроде меня, теряли сон. «Как бы не опоздать! Как бы не опоздать?» — я настаиваю на подаче документов и подгоняю своих родных. «Как бы не опоздать!»

Владимир Престин не только обучал меня ивриту. Иногда, во время урока, раздавался телефонный звонок, Владимир уходил в кухню, там стоял телефонный аппарат. Квартира была крохотная и ученики невольно слышали весь разговор. Я поняла каким образом из разных городов Советского Союза собирается информация и однажды присутствовала при передаче информации в Израиль.

Намеренно задержавшись после урока я откровенно спросила Владимира: «Ты не боишься?» «Я ничего противозаконного не делаю» — ответил он. «Но всё таки, если меня вызовут в КГБ, что я должна говорить?» спросила я.

Он стал очень серьёзным и сказал: «Очень толковый вопрос. Ты не обязана с ними разговаривать. У каждого гражданина кроме обязанностей есть ещё и права. Нам внушают с детства только об обязанностях и никогда не говорят о правах. У тебя есть право не доносить на товарища. У тебя есть право вообще с ними не разговаривать. Если вызовут по повестке, официально, это одно дело, если же неофициально, на „беседу“ как они говорят, можешь не беседовать. Не желаю. Имею на это право».

Владимир Престин открыл для меня новый мир — мир, в котором я сама устанавливаю правила своего поведения и должна быть готова нести ответственность за эту привилегию. Мысль, которая прежде не приходила мне в голову. Я была обыкновенным советским человеком, правда несколько своевольным, так как имела собственную интерпретацию окружающего меня общества.

Уже много лет я игнорирую советскую пропаганду, не слушаю их радио и не читаю их газет. Тайный саботаж. Мощнейшая промывка мозгов населения, откровенное презрение к интеллекту человека путем беспрерывной лжи в большом и малом, циничная эксплуатация простого человека, стравливание этнических групп, государственный антисемитизм и еще множество деяний создали в моей душе откровенное презрение к коммунистическому раю. За пребывание в обществе которое презираешь, человек расплачивается беспрерывным стрессом.

Я работала в проектном институте и выполняла экономические расчёты обоснования строительства заводов по производству микробиологических препаратов для сельского хозяйства и пищевой промышленности. В мои обязанности также входил поиск географического места для развития этой, тогда только начавшей развиваться в Советском Союзе промышленности. Работа мне очень нравилась, особенно командировки в разные концы страны.

Расчёты и выводы я должна была защищала перед руководителями института. Когда в 1969 году главным инженером института был назначен Василий Кучерявый, у меня возникли проблемы. «Ты не коренная и не будешь решать где нам строить!» такими словами Кучерявый однажды оборвал наш спор.

Впервые в жизни услышав эту фразу так откровенно выплеснутую мне в лицо, я растерялась и промолчала. Дома, перебирая в памяти этот разговор я вспомнила его слова. «Что он сказал? крутился в голове вопрос. Что я еврейка ? Какая же я балда что промолчала!».

В отделах этого института работало несколько евреев, которые считались толковыми специалистами. Когда я рассказала Соне о реплике Кучерявого, она мне поведала, что я не первый и не единственный еврей, которому Кучерявый указал на место. Его реплики проглатывались молча, никто не хотел терять работу. Но я уже не была тем классическим евреем советского происхождения, который молча терпит и делает вид что он глухой и слепой идиот, лишь бы не спровоцировать антисемита.

При очередном споре я сказала Кучерявому: «Может быть вы правы, это не наше еврейское дело, но и не ваше тоже». Кучерявый был украинцем.

Неожиданно, на доске объявлений института появился приказ об увольнении, все перечисленные в нем фамилии были еврейскими. В том числе и моя.

Самой смелой и сообразительной оказалась Соня, которая предложила всем пойти в обком партии и в министерство. Терять было нечего. На наше счастье, референтом министра оказался молодой человек. Он молча выслушал и принял наше коллективное заявление, в котором мы скромно назвали решение руководства института об увольнении группы евреев актом «тенденциозного» к евреям, отношения.

По тем временам, а это было начало 1971 года, такое заявление являлось актом смелой дерзости. Говорить публично об антисемитизме в советском обществе еще не было принято. Более того, для еврея разговор на эту тему мог закончиться потерей свободы через статью уголовного кодекса — клевета на советский государственный строй.

Референт министра рекомендовал нам вернуться на работу. К концу рабочего дня объявление об увольнении исчезло и нам, правда неофициально, было передано, что приказ об увольнении аннулирован.

Мои мечты уже были очень далеко. Я учила иврит и нетерпеливо ждала, когда бесценная бумага, которая называется «приглашение на постоянное жительство в государство Израиль» прибудет для меня и моей семьи.