Леонид Рубинштейн●●Нельзя забыть●Шапка

← Начало войны

Книга: Нельзя забыть Характер материала: Мемуары Автор: Рубинштейн, Леонид

→ Те, кто не могут ничего сказать

Дата создания: апрель 2011, опубл.: октябрь 2011. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений•  Публикуется с разрешения автора

Шапка

Мы работали с отцом в организации Тодт Герестбаудинштеле, 10. Отец договорился и меня устроил туда. Он был хорошим маляром, там работали и другие старые мастера. Приводили нас с утра, и до позднего вечера мы работали. Потом отводили обратно в гетто. Однажды мы попали на объект по улице Свердлова. И сейчас этот дом стоит напротив магазина «Подкова». Красное кирпичное здание. До войны там была школа, а во время войны – «Schwesternheim», там располагались немецкие сестры милосердия.

Мы делали ремонт. Был немец­-мастер. Был начальник какой-то, офицер, часто туда приходил. Я на подсобных работах. Потом стал учиться шпаклевать. Нужна была олифа, но почему-то ее не было, немцы не привезли, а доставили подсолнечное масло. Они спросили, и старые маляры ответили: «Мы сварим, и будет хорошая натуральная олифа». Масло нужно было перелить в чан. Привезли чан, подсолнечное масло вылили в него. Был конец рабочего дня, и сказали: «Завтра будете варить олифу».

Я не видел, как отец налил себе бутылку масла, и остальные из старших налили себе масла тоже и унесли в гетто. Масло тогда – дороже было, чем сегодня икра или что-­то очень дефицитное. Назавтра пришли на работу, разожгли костер. Я стоял у костра, когда немец подошел, посмотрел, подозвал второго, они о чем-то поговорили.

В кипящее на огне масло опускали длинное гусиное перо, оно должно было свернуться, так определяли готовность олифы. Подошел папа, посмотрел и сказал мне: «Подложи еще дрова».

Немцы приказали собрать всех и спрашивают: «Олифа уже готова? Почему так мало олифы? Вы что, украли масло?». Все отпираются: «Нет, нет». Но видно было, что догадались немцы. Они избили отца, избили всех, я один остался нетронутым. Почему – понятия не имею. Вечером маляры еле дошли до гетто. На следующий день пришли снова на работу.

Немецкие сестры милосердия жили в этом доме. Мы делали верхний этаж – они жили на нижнем. Потом делали следующий этаж, они перебирались наверх. Одна медсестра проходила мимо меня с пакетиком. Подошла к подоконнику, положила пакетик и мне головой показала, что это мне. И ушла. Я глянул – никого нет. Развернул пакет. Там был хлеб, галеты и какой-то сыр. Конечно, схватил пакет, сунул за пазуху. Позже рассказал папе. «Не смей сейчас кушать!» – сказал он. Спрятали... Нас учили, что надо приносить домой и делиться. В гетто голодные. Это был первый случай, когда немцы помогли нам. Она видела, знала, что немцы избили маляров, что мы голодаем, и принесла еду. Старшая сестра милосердия была женщина молодая, с фашистским знаком на рукаве. Они все ходили с фашистским знаком. Я окошко шпаклевал. Стоял, смотрел, задумался. Она подошла: «Почему не работаешь?». Подняла руку и дала мне по зубам. Тут папа подошел: «Сто раз я тебе говорил, что, если ты не можешь, так делай хоть вид, что ты работаешь». Вот так – одна сестра милосердия хлеб принесла, а другая ударила.

Это был сигнал к тому, что надо быть предельно аккуратным. Немцы жестоко наказывали за любой, как им казалось, проступок. Но в то же время я увидел, что и среди них есть кто-то человечный.

Была уже весна, апрель. Грело солнышко. Яму на Мельникайте нужно было закрыть. Так она всю зиму стояла, трупы лежали, но стало тепло, тела начали разлагаться. Немцы боялись эпидемии. Собрали людей, Яму засыпали. И выкопали Яму на еврейском кладбище. Теперь, когда ночью убивали – а ночью все время были погромы, у них это, как правило, было, они днем какую-то квартиру намечали, а ночью приезжали, грабили, убивали, насиловали – трупы возили уже на кладбище.

Ночные страхи заставили нас что-­то делать, укреплять дом. Ставни в доме у папиной бабушки закрывались на защелочку. Но папа решил сделать завалы, которые закручивались бы, чтобы нельзя было быстро открыть ставни. Потому что если двери не открывались, то ломали окна. Мы обсуждали, как это сделать. Папа стоял в шапке, а я, как всегда, без шапки. Я и по сегодняшний день без шапки хожу. Ни разу за зиму не одеваю. И вмиг, откуда ни возьмись, появился комендант с переводчиком, с двумя полицаями. Папа не успел снять шапку. Комендант остановился: «Ты, почему шапку не снял?». Папа ему объясняет: «Вы же не улицей шли, а со двора. Я спиной стоял, не видел». Он уже сдернул шапку. Комендант: «Не видел? Сейчас будешь видеть». Вынул пистолет и выстрелил в него. Папа упал. Они рассмеялись и пошли дальше. Я бросился к папе. Он открыл на мгновение глаза и говорит: «Вот и все». Папа умер.

Мы нашли двухколесную тележку. Положили папу. Отвезли на кладбище. И опустили в общую могилу.