Свидетель черных лет

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск


Характер материала: Мемуары
Автор:
Леонид Костюков Полит.ру
Из цикла «Антисемитизм в советской математике». Дата создания: 30 июля 2009. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений
Свидетель черных лет
Леонид Костюков, литературный редактор сайта Полит.ру

Так получается, что многие материалы в «Полит.ру» так или иначе касаются моей биографии. Но интервью с Юлием Сергеевичем Ильяшенко, особенно вторая его часть, затронуло слишком много. Захотелось отозваться. По порядку.

Содержание

Еврейский вопрос. Насчет особого приема евреев на мехмат.

В свои семнадцать лет я был наивным советским подростком. Если попробовать описать мои воззрения языком новой эпохи, я верил, что все идет нормально. В частности, я не считал себя евреем. То есть я знал, что моя бабушка – еврейка, но не придавал этой четверти значения.

Тем более, не мог представить себе связь еврейства с поступлением в вуз. Добавим, что у меня в анкете значилась скользкая фамилия отца – Вальтер, и одна из «неправильных» школ Москвы – 2-я. Ю.С. Ильяшенко пишет о 57-й школе. Я назову четыре хорошие, свободомыслящие и не очень желательные школы: 2-я, 57-я, 91-я, 179-я.

Справедливости ради, толки и анекдоты о притеснениях евреев я слышал. Но одно дело – школьный фольклор. Другое – серьезная взрослая жизнь лучшего вуза страны.

В письменной работе я, как мне казалось, сделал все 5 заданий. Оценка объявлялась на устном экзамене. Идя туда, я знал одно – она выше двух.

На устном экзамене я чувствовал себя великолепно: в классе знал и понимал математику едва ли не лучше всех. Кроме того, мне вообще нравилась обстановка устного экзамена. Но этот сразу не задался.

Например, спрашивает меня экзаменатор определение угла. Я даю слово в слово из учебника. Тогда он начинает спрашивать определения понятий из этого определения – плоскости, луча. Я даю и их. Тогда он делает кислое лицо и говорит: что же вы сразу этого не сказали?

И – задача за задачей. Ильяшенко и Ткачук описывают тип подковыристой задачи, где есть простое решение, о котором почти невозможно догадаться. Но такие задачи можно приберечь для сознательных и злонамеренных евреев, заранее настроенных на апелляцию. На такого же наивного, как я, хватало просто нерешаемых задач.

Последней экзаменатор выдал такую: уравнение с синусами и косинусами двойного, тройного и четверного аргумента и коэффициентами «от балды», из воздуха. Читателям с мало-мальски развитой математической культурой ясно, что такие уравнения не решаются. Мой оппонент этого и не скрывал. Подошел через пять минут, пробормотал «все равно не решите» и открыл мою письменную работу.

Там в одном месте было снижено за грязь. В другом стоял ответ до тысячных, а надо было до сотых – чистый минус. В итоге – «широкая тройка», о которой хорошо сказано у Ильяшенко. И три за устный экзамен – поставить два все-таки он не сумел (постеснялся?).

А дальше происходит то, чего, в общем-то, произойти было не должно. Я сдаю сочинение на 4, физику на 5. Конкурс раздельный для москвичей и иногородних (ограниченное количество мест в общежитии). И я поступаю «на соплях». На таких же, если не жиже, соплях поступают в мою группу еще два паренька со спорными фамилиями и неславянскими лицами. Один из 91-й школы, другой – из колмогоровского интерната № 18.

До сессии не знаю, как они, а я хожу с комплексом неполноценности. А сессию мы все трое сдаем на все «отлично» (еще, добавлю из научной честности, на все пятерки сдает один чистопородный славянин). И что-то начинает у меня в голове складываться.

Например. Я вспоминаю, что на устном экзамене вокруг были одни черные головы. Такая черноголовка. Это, кстати, ответ на вопрос, как проводилась травля на устном экзамене с точки зрения прозрачности. В 1976-м году – в отдельной аудитории. А там уже стесняться некого.

А экзаменовал меня секретарь парткома мехмата, фамилию, к сожалению, забыл. Такая еще деталь – он был с ассистентом. И когда отошел на пять минут, я ассистенту ответил целый вопрос на чистый плюс без единой рекламации. То есть ассистент не заваливал абитуру. Только присутствовал и наблюдал. И, возможно, именно этому плюсу я должен быть благодарен – с точки зрения конечного итога.

Окончательно пазл составился к концу учебного года. На курсе определилась балластная часть – студенты, учащиеся между 2 и 3. Их вызвали в комитет ВЛКСМ и поставили перед выбором: либо вылетаете, либо делаете грязную работу – в списках абитуриентов отыскиваете спорные фамилии, отчества, другие элементы. Многие согласились – а что делать? И рассказали нам. И мы попали в положение среднего советского человека – знание и брезгливое неучастие.

Я хочу зафиксировать здесь ваше внимание. На первый взгляд, антисемитская политика приемной комиссии все же противоречила гласной генеральной линии партии, принципам интернационализма, моральному кодексу строителя коммунизма и т.п. Казалось бы, есть фасад, а есть изнанка. Зачем простой народ посвящать в изнанку? Пусть пялится на фасад. Не лучше ли было с точки зрения конспирации немного попотеть и провести национальную зачистку силами самих подонков из комитета ВЛКСМ, не привлекая ненадежных болтливых двоечников?

Нет. Не лучше. Лучше как раз замазать действием всех, кого можно. А остальных замазать знанием – пусть молчат. Испытывая легкое чувство вины и замазанности.

Опасны узнающие, а не знающие – так бы я сказал, если бы не боялся чрезмерного пафоса.

Были в этой поисковой деятельности и забавные моменты. Например, бдительными двоечниками был выявлен Моисей Абрамович Кац, латыш из Тбилиси.

Человека, который боролся с этим безобразием, Валерия Анатольевича Сендерова, я тоже хорошо знал. Начнем с того, что он был моим школьным учителем математики. Но я с ним пересекался и в новое время, после его отсидки и перестроечного освобождения. Теперь – как с публицистом, сотрудничающим с «Русской мыслью» и «Гранями».

Еще немного обобщений.

Как настроить исполнительного коммуниста на антисемитскую линию? Он ведь тоже человек со своими понятиями и совсем не обязательно бытовой антисемит. Бытовым антисемитом был, например, Иван Матвеевич Виноградов, директор МИАНа, человек отчетливо антисоветских взглядов. Так что активная лояльность отнюдь не всегда сочеталась с антисемитизмом, и на эту связь опираться было нельзя.

Два соображения.

Во-первых, математики – идейные максималисты, у них так устроены мозги, что они докручивают до конца любую идею. И уж если математик имморалист – то такой имморалист, что мало не покажется. Мало где я встречал таких дистиллированных подлецов, как среди партийных математиков.

Во-вторых, было государственное объяснение этой национальной политики: евреи плохи не тем, что евреи, а тем, что едут в Израиль. Мы их, понимаешь, учим за государственные деньги, а они вероломно эмигрируют.

Этого коммунисту хватало. Человек с задатками правового мышления может усомниться: как можно вменить в вину 17-летнему подростку то, что он еще не сделал и только может сделать в отдаленном будущем? А если русский парень окончит вуз, да и помрет – как с него взыскать затраты на обучение?

Но это сомнения чисто интеллигентские и человека действия не достойные – что тогда, что сейчас.

Партийный подход

Так как на мехмате евреев уже быть не должно было, там для антисемитизма просто не было почвы. По крайней мере, ни по отношению к себе, ни к кому бы то ни было еще я этого не замечал. Так же, как особого отношения к кавказцам, азиатам, темнокожим. То есть с точки зрения интернационализма все шло ОК.

Я отучился 5 лет в основном на отлично – не стал бы об этом упоминать, если бы это не оказалось немного важно для дальнейшего сюжета. Учиться на мехмате мне нравилось. В течение семестра было легко – наша компания большей частью отдыхала. А в сессию наставала пора спортивного азарта. Мы выкладывались и жутко нравились себе.

Кстати, большинство москвичей были все же из хороших матшкол – из каждого класса в среднем по три человека, но в этих школах было по многу классов в параллели. В нашей 2-й, например, - пять.

Я был несерьезный и инфантильный молодой человек, но даже я к пятому курсу понял, что математика вряд ли дело мой жизни. Время шло – и вот кафедра рекомендовала меня в аспирантуру. А комитет комсомола завернул.

Дело было отнюдь не в моей национальности, не в умеренном антисоветизме и вообще не во мне. Дело было в том, что на нашей кафедре математической логики появились еще специалисты по дискретной математике во главе с новым деканом О.Б. Лупановым. И, как на грех, почти все логики оказались беспартийными. А почти все дискретники – членами КПСС. И для начала зарубили просто всех аспирантов-логиков. А потом кого-то удалось спасти, а кого-то (меня в том числе) – нет.

Я не расстроился, потому что этот отказ хорошо срезонировал с моими содержательными сомнениями. Но – именно потому, что для меня сама ситуация не была нервной – мне захотелось походить по инстанциям, покачать права. Посмотреть, как это всё функционирует. Мотивация идеально выражена И. Бродским:

« …Это твой шанс узнать, как действует изнутри

То, на что ты так долго глядел снаружи.

»

Шанс знатный. Другому человеку на моем месте здорово изгадили судьбу. Причем, заметьте, не имея против него лично ничего. А теперь смотрите ему в глаза и лгите. Объясните, чем же я плох для аспирантуры.

Секретарь парткома, декан, секретарь комитета ВЛКСМ. Впрочем, они даже не врали. Они уныло перебирали версии и отсылали меня друг к другу.

Сперва какой-то партийный чин предположил, что я плохой математик. Я ответил, что логичнее об этом судить кафедре, готовой рекомендовать меня в аспирантуру. Он не стал спорить. Тогда, сказал, дело в моих оценках по общественно-политическим дисциплинам. Но – спасибо длинному языку – по этим предметам у меня были все пятерки. На этом деятель КПСС выдохся и отослал меня к комсомольцам.

Больше других за это время я имел дело с секретарем ВЛКСМ Натягановым – его я запомнил. Характерный комсомольский тип, такой тусклый, полумертвый. Если бы ему надо было по партийным раскладам меня убить, он убил бы не задумываясь и не испытывая чувств. Марсианин.

Единственная его человеческая фраза – перед решающим заседанием: у вас все равно ничего не получится. Она ожидаемо срифмовала с все равно не решите со вступительного экзамена.

Перед решающим заседанием мне стало невыносимо скучно – и я туда не пошел.

Всю катавасию я затеял с мыслью, что хуже-то не будет, что они мне могут сделать, кроме как не пустить в аспирантуру. И чуть-чуть ошибся. За доставленное беспокойство меня лишили красного диплома. Я пришел в учебную часть выяснять, почему он синий.

- Для красного нужны все пятерки по госэкзаменам.

- Да.

- И по диплому, по практике.

- Да.

- И такой-то процент пятерок среди текущих оценок.

- Да.

- И активное участие в общественной жизни факультета.

- …

Поясню, чем особенно паршив этот последний пункт – не своим общественным характером, Бог бы с ним, а своей невычислимостью, недоказуемостью. Допустим, мне позарез нужен красный диплом. Я напрягаюсь и исполняю все необходимые пункты. В том числе, веду гигантскую общественную работу. Но считать это участие активным или нет – дело не мое, а деканата.

Но мне красный диплом был нужен, мягко говоря, не позарез, и меня даже слегка растрогала эта мелочная месть.

Через три года, когда кафедра благополучно разделилась на логику и дискретную математику, я без проблем поступил в аспирантуру, к Андрею Николаевичу Колмогорову.

Еще несколько наблюдений

Насколько я слышал, Натяганов впоследствии стал директором колмогоровского интерната. Мне обидно за интернат, хоть я там и не учился.

Единственное место, где я сильно сомневаюсь в правоте уважаемого Юлия Сергеевича Ильяшенко, - когда он говорит о ректоре МГУ Садовничем. Что тогда, в СССР, на мехмате они были по разные стороны баррикад, а теперь Садовничий идет против потока и делает много хорошего.

Я думаю, люди перерождаются крайне редко. Потому так известна биография апостола Павла: она исключительна. Дело не в тех баррикадах, место по ту или иную сторону которых можно выбирать. А просто – одни шли в молодости в комитет комсомола, а другие брезговали. И те, и другие не могли, переходя на советский язык, поступить иначе. Генрих Бёлль в «Бильярде в половину десятого» пишет о причастии агнца и причастии буйвола. По-моему, никто лучше не написал о природе человека.

О сегодняшнем МГУ по личному опыту я знаю немного, но кое-что знаю. Пару лет назад я вел культурологию на экономическом факультете. А до этого преподавал в небольшом негосударственном институте – ИЖЛТ. Маленькие экономические выкладки.

В ИЖЛТ мне платили за лекцию примерно в 2 раза больше, чем в МГУ. А студенты в ИЖЛТ платили в год примерно в 10 раз меньше, чем студенты экономического факультета МГУ. При этом ИЖЛТ как-то сводил концы с концами. То есть очевидно, что МГУ – колоссальный бизнес-проект. И живет по бизнес-законам. И идет вполне в потоке.

Мне приходилось в качестве репетитора (по математике) иметь дело со студентами МГУ разных лет. Я не скажу, что уровень постоянно падает, или даже что он ниже, чем в наше время. Я скажу – и тогда, и сейчас был и есть стопроцентный балласт, люди, которые ничего не знают.

Ильяшенко в качестве иллюстрации падения уровня университетов приводит далекий внешний пример – как молодые люди забивают насмерть прохожего. Все взаимосвязано; хуже работает сердце – отнимается нога. Спасибо Юлию Сергеевичу, я тоже приведу внешний пример, хотя и ближе к теме.

Лет пять назад мне – тоже как репетитору – сосватали трех студенток второго курса (!) Университета Дизайна и Технологии. Им надо было освоить навыки дифференцирования – вполне нетворческое тупое занятие. Уверенный в успехе, я начал натаскивать девушек, но наталкивался на странные препятствия. На третьем часу сообразил, что проблема не в дифференцировании и не в матанализе вообще, а гораздо ближе к корням. Довольно быстро я дошел до уравнения, для воспроизведения которого мне не понадобится специальных символов:

2х = 6

Девушки втроем не могли его решить. Точнее, нашли икс подбором минут за десять. Мои дети (12 и 14 лет) подтянулись и затаив дыхание наблюдали за аттракционом.

Напомню – это студентки второго курса. То есть они успешно окончили третий класс, пятый класс, десятый, школу, поступили в вуз, перешли на второй курс.

Думаю, имеет смысл как-то оценивать деятельность российского учебного заведения по лучшим студентам и выпускникам. Потому что если судить по худшим или хотя бы по средним, мы очень огорчимся. Никаких гарантий образование заведомо не дает.

См. также

Источники