Юлий Кошаровский●●Мы снова евреи●Глава 2 Разрушение основ еврейской национальной жизни (1919-1939)
| ← | Книга: Мы снова евреи Характер материала: Исследование Кошаровский, Юлий |
→
Глава 3 Вторая мировая война и создание Израиля − 1939-1948 годы |
| Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия |
В течение жизни одного послереволюционного поколения в жизни евреев произошли глубокие изменения. Традиционные формы национальной жизни были разрушены, евреи рассеялись по стране, лишились родного языка и культуры. Они оторвались от национальных корней и потеряли связь с мировым еврейством. В национальном смысле это была катастрофа.
Содержание |
Уничтожение политические партий
Евреи принимали участие в политической жизни до Февральской революции на протяженрии десятилетий, но подлинный подъем политической активности произошел после нее. Спектр этой активности поражал своей широтой. Основной тон задавали светские движения — сионистские и социалистические. Оба направления, подобно большевикам, являлись активно антирелигиозными. Выросли также религиозные политические группы, объединившиеся летом 1917 года в партию «Ахдут» («Единство»). После этого на еврейской политической арене наметилась первая ось противостояния: сионистские и социалистические партии против религиозно-социалистических.
Еще одна ось противоборства наметилась между социал-сионистскими и социалистическими партиями. Сионистские партии («Поалей Цион», «Социалистическая Еврейская Рабочая Партия», «Сионистско-социалистическая рабочая партия», «Апоэль Ацаир»), будучи по духу социалистическими, считали, что возрождение еврейского народа может произойти только в условиях политической независимости или автономии. Они были убеждены, что пропитанная антисемитизмом диаспора всегда будет порождать погромы и преследования и от жизни в ней нужно отказаться. Сионистские партии насчитывали в своих рядах свыше 300,000 членов и представляли собой самую мощную силу на еврейской улице России. Однако, вплоть до Февральской революции они не проявляли почти никакого интереса к внутриполитическим процессам в России.
Социалистический «Бунд», закаленный в многолетней политической борьбе, пользовался широкой поддержкой еврейских рабочих и интеллигенции. В декабре 1917 года в его рядах состояло 33,700 членов. В отличие от сионистских партий «Бунд» был сторонником универсальных, наднациональных решений. Он стремился к строительству общества справедливости для всех и считал, практически не отличаясь в этом от большевиков, что сионисты толкают евреев назад, в прошлое, в своего рода гетто, к отжившему языку религии и молитвы. «Бунд» являлся категорическим противником строительства независимого еврейского государства в Эрец Исраэль или где бы то ни было, противником возрождения иврита и считал преступлением отрывать еврейских рабочих от общероссийского рабочего движения.
В результате политического противоборства между сионистскими и социалистическими партиями, а также их общей борьбы с религиозными партиями, значительная часть еврейской национальной энергии расходовалась на страстное и зачастую бескомпромиссное выяснение отношений друг с другом. Этим с успехом пользовались большевики в тот период, когда они еще консолидировали власть в стране и заигрывали с некоторыми партиями.
Будучи наиболее близкой к большевикам партией, «Бунд» оставался, тем не менее, активным сторонником еврейской национально-культурной автономии. В этом вопросе ему пришлось столкнуться с непримиримой позицией Ленина и всей большевистской фракции задолго до революции: большевики были ярыми противниками разведения пролетариев по разным национальным квартирам. Ленин являлся непримиримым противником Бунда и в способах решения собственно еврейских проблем. Он считал, что евреи с течением времени должны ассимилироваться в русской среде. «Еврейский вопрос, — писал Ленин, — в точности таков: ассимиляция или сепаратизм».
Эта третья ось политического противостояния — еврейских национальных партий и советской власти — была самой жестокой. Диктатура пролетариата не терпела политической конкуренции. Захватив власть, большевики приступили к осуществлению на практике своих теоретических постулатов: в стране должны были остаться одна партия и одна идеология. Все политические партии, кроме коммунистической, обрекались на исчезновение.
Для надзора за евреями и внедрения в их среду большевистских идей при министерстве по делам национальностей (оно тогда называлось комиссариатом) в январе 1918 года создается особый комиссариат по еврейским делам — «Евком».
Параллельно с этим для ведения пропагандистской работы в еврейских массах при партии большевиков формируется еврейская секция с отделениями на местах. Члены «евсекции» не выбирались, как в «евкомах», а назначались из партийных функционеров и являлись послушным орудием в руках партии.
Перед «евсекциями» поставили задачу — бороться с любыми проявлениями еврейского автономизма. На первой же совместной конференции комиссариата и «евсекций», состоявшейся в октябре 1918 года, подчеркивалось, что «евкомы» образованы не с целью создания национальной автономии для евреев, а для «распространения идей Октябрьской революции среди еврейских трудящихся масс», что это всего лишь правительственный инструмент для воздействия на массы, говорящие на идише.15 Через два года «евсекции» полностью вытеснили «евкомы».
Параллельно началась работа по разрушению еврейских социалистических партий, прежде всего Бунда. «Евсекция» сумела расколоть его изнутри, после чего прокоммунитически настроенная часть Бунда выразила желание объединиться с коммунистической партией. Компартия не возражала, но настояла на том, чтобы бывшие социалисты вступали в нее в индивидуальном порядке.
Сионистские партии были ликвидированы иным путем. В коммунистическом лексиконе они определялись как носители буржуазно-националистической идеологии.16 Сионисты-социалисты несколько раз вполне искренне пытались легализовать свою деятельность в государстве, цели которого казались столь близкими конечным целям их собственного движения — строительство справедливого социалистического общества. Но эти попытки не увенчались успехом.
Иногда центральные власти пытались создать впечатление, в особенности за рубежом, что они, в общем-то, были бы и непротив, но вот их товарищи, евреи-коммунисты из «евсекции», занимают бескомпромиссную позицию и бомбардируют центральные органы резолюциями и обращениями с требованием запретить реакционное националистическое движение.
Евсекцовцы действительно проявляли чрезмерный пыл, но власти умело его подогревали и использовали в своих целях, продолжая медленно, но верно душить остатки организованного сионистского движения. В своей пропаганде за рубежом они объясняли, что в прогрессивном социалистическом обществе регрессивные движения умирают естественной смертью, поскольку перестают пользоваться поддержкой трудящихся масс. Те же объяснения давались и по поводу удушению еврейской культуры и по поводу разрушения традиционных форм еврейской жизни.
В сентябре 1924 года, ночью, было арестовано несколько тысяч сионистов. После закрытого суда их всех отправили в глухие части России: на Соловецкие острова, в Киргизию и в Сибирь. Эти меры были направлены, в основном, против подпольного сионистского движения. Репрессии еще более усилились в 1926 году. В Москве, Ленинграде, Нежине, Полтаве, Симферополе, в колониях Херсонской области и в Кривом Роге были произведены аресты. В том же году началась ликвидация колоний в Крыму, завершившаяся к 1928 году: колонии «Амишмара» и «Ахалуца» были закрыты. Их роль была сыграна. На смену Эрец Исраэль должен был прийти Биробиджан, целиком находившийся под контролем советских властей.
Из многих тысяч арестованных в двадцатые годы сионистов лишь единицы доживут до конца сороковых годов, когда тюрьмы начнут наполняться сионистами новой волны, вызванной созданием государства Израиль. Там, в ГУЛАГовских застенках, они встретятся… Евреи новой волны после смерти Сталина выйдут на свободу и продолжат борьбу за национальное освобождение. Так восстановится трагически разорванная связь времен. Больше она уже не оборвется — до полного освобождения советских евреев.
Разрушение религиозного образа жизни
Коммунисты стремились к созданию светского, атеистического общества. Они рассматривали религию как инструмент прежней власти, служивший для удержания масс в невежестве и повиновении, «опиум для народа». Новая власть отнесла религиозных деятелей к паразитическим элементам на шее трудового народа. Это касалось любой религии и еврейской в том числе.
2 ноября 1917 года был принята « Декларация о правах народов России», устранявшая национально-религиозные ограничения и уравнивавшая все религиозные культы в правах. Но уже в декабре того же года всем религиозным организациям было предписано передать их школы, семинарии и институты народному комиссариату по образованию.17 А Декретом от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» религиозным группам запрещалось владеть собственностью. Они могли арендовать эту собственность у государства, если в группе верующих было не менее двадцати человек (знаменитые двадцатки). Власти могли закрыть синагоги или молитвенные дома, если ощущался недостаток жилья иди помещений для медицинских, санитарных или образовательных учреждений. Их также могли закрыть «по требованию масс».
«Евсекция» устраивала над религиозными деятелями инсценированные общественные судилища, антирелигиозные митинги, лекции и общественные дискуссии, широко освещавшиеся затем в прессе. Было выпущено большое количество статей и брошюр, в которых привычные религиозные истории наполнялись коммунистическим содержанием. Вместо истории о божественном спасении евреев из египетского рабства рассказывалась история Октябрьской революции. Текст о сжигании квасного на Пасху выглядел таким образом: «Да будут все аристократы, буржуа и их сатрапы — Меньшевики, Кадеты, Бундовцы, Сионисты и другие контрреволюционеры уничтожены огнем революции», и так далее.
С 1918 года большевики ввели категории людей, которых новая власть лишала политических и значительной части гражданских прав (на ведомственное жилье, на получение пищевых карточек, медицинской помощи, образования для детей и т. д.). Их называли «лишенцами», врагами революции и относили к ним буржуазию, аристократию и служителей культа. Против «лишенцев» проводились общественные кампании, вокруг них создавалась атмосфера вседозволенности, и они часто становились объектами насилия. Высокий процент еврейского населения относился к «лишенцам» в силу его профессиональной специфики (мелкие торговцы, портные и лавочники считались буржуазией). «Лишенцами», конечно, были и еврейские служители культа. В 1929—1930 годах против них проводилась активная кампания преследований: многие раввины, учителя Торы, шойхеты и моэли были арестованы, высланы или расстреляны.
Религиозная жизнь постепенно сжималась, как шагреневая кожа, пока не превратилась в показную карту режима — ее демонстрировали сердобольным иностранцам. В Советском Союзе воцарялась новая, единая для всех коммунистическая религия.
Искоренение иврита
При большевистской власти иврит был обречен. Функционеры «евсекции» в своей тупой и пламенной фанатичности, сводившей все к классовой борьбе, определили идиш как разговорный язык еврейских масс, а иврит — как язык еврейской буржуазии, сионистов, раввинов и религиозного культа. Это вполне устраивало режим, отсекавший своих граждан от любого внешнего влияния, в том числе и от влияния культуры на иврите, основной центр которой находился в Палестине.
«Постановлением коллегии министерства образования от 11 июля 1919 года иврит был определен как иностранный язык, не являвшийся одним из разговорных языков народов СССР. Преподавание на иврите и иврита в еврейских школах было запрещено — школы были обязаны немедленно перейти на идиш. Занятия ивритом были ограничены только сферой научных и прикладных интересов в университетах и специальных институтах. У издательств, работавших на иврите, было конфисковано полиграфическое оборудование, прессы и шрифты. Все это было передано „евсекции“ для издания материалов на идише. Многие писатели, поэты и преподаватели иврита, не находя другой возможности для продолжения своей профессиональной деятельности и подвергаясь постоянным нападкам и преследованиям со стороны властей, пытались уехать из России, но и этот путь для большинства был закрыт. Исключение составили одиннадцать писателей, среди которых были Бялик, Динабург, Черниховский, за которых ходатайствовал лично Максим Горький, большой поклонник Бялика… Попытки защиты иврита из-за рубежа не помогли — власти отметали их утверждением, что все вопросы, касавшиеся еврейской культуры и языка решаются самими евреями».
В конце двадцатых — начале тридцатых годов много работников еврейской культуры на иврите было брошено в тюрьмы или сослано.
Театр «Габима», несмотря на высокий художественный уровень и поддержку выдающихся русских режиссеров, подвергался непрерывным нападкам со стороны «евсекции» и партийных властей, страдал от постоянных административных помех и перебоев в финансировании. Тем не менее, ему удалось выстоять до января 1926 года, когда, получив соответствующее разрешение, театр выехал на гастрольное турне по Европе, Америке и Палестине. В Советский Союз «Габима» больше не вернулась. Часть сотрудников театра воссоздала его на Святой Земле.
С отъездом ведущих ивритских писателей и театра «Габима», под постоянным давлением властей и преследованием ЧК и ГПУ, творчество на иврите угасло, а культура на иврите зачахла почти на полвека, до своего нового возрождения уже на волне сионистского движения семидесятых-девяностых годов.
Разрушение местечка (штетла) и среды обитания
Черта оседлости была полем сражения на протяжении девяти лет (1914 −1923): во время Первой мировой войны, во время Гражданской войны и во время Русско-польской войны. Войны сопровождались погромами, грабежами местного населения и антиеврейскими мерами властей.
«При военном коммунизме, проводимом большевиками с 1917 по 1921 год, правительство взяло под свой контроль все частные и общественные ценности и человеческие ресурсы и запретило частную торговлю. Большевики национализировали даже лавки, оставляя мелких торговцев и ремесленников без гроша в кармане. По некоторым оценкам, между 1917 и 1921 годами от 70 до 80 процентов еврейского населения не имело регулярного дохода».
Разрушенная промышленность и бездействующие пути сообщения завершали картину, сводя на нет социально-экономическую основу существования сотен тысяч евреев, занимавшихся торговлей сельскохозяйственными продуктами и посредничеством между городом и деревней. Одним из самых тяжелых последствий этих событий было вырождение и распад еврейского местечка. Все, у кого была возможность, оставляли его. Молодежь уходила в города или во внутренние районы страны в надежде найти хоть какой-нибудь источник существования. В местечке оставались лишь те, кто получал пособие от родственников из-за границы, сохранил связи с местными крестьянами или же мог кормиться со своего пригородного земельного участка (у кого он был).
Власти предприняли ряд попыток переселить тысячи евреев «на землю» и превратить их в фермеров. 29 августа 1924 года Президиум ВЦИК постановил учредить «Комзет» (Комитет по земельному устройству трудящихся евреев). «Жизненно важная иностранная помощь пришла благодаря официальному соглашению между советским правительством и JDC („Jewish Distribution committee“ — „Американским Еврейским Комитетом по распределению помощи“), подписанному 29 ноября 1924 года».21 Благодаря этой помощи сельскохозяйственные поселения евреев развивались довольно быстрыми темпами. Однако в тридцатых годах власти начали проводить политику так называемой «интернационализации», то есть включения еврейских колхозов в украинские и белорусские. Это привело к оттоку евреев из объединенных колхозов.
Пролетаризация
Новая экономическая полтика (НЭП) оказалась кратковременной (1921—1929). «Вольную торговлю снова стали преследовать… государство все забирало в свои руки, коммунизм выродился в государственный капитализм, а диктатура пролетариата в диктатуру над пролетариатом, над голодными, оборванными и порабощенными рабочими, среди которых была подавлена всякая оппозиция, всякий уклон от направления правящей группы, от официальной правящей линии партии».22 Россия стояла перед новыми грандиозными планами большевиков: индустриализацией страны и повальной коллективизацией сельского хозяйства.
Число «лишенцев» среди евреев было огромным. Нередко ретивые комсомольцы или зараженные антисемитизмом соседи оптом наклеивали ярлык лишенцев на семьи еврейских ремесленников и мелких торговцев. Чтобы избежать этой участи, еврейские семьи оставляли насиженные места и отправлялись в большие города, где гораздо легче было скрыть «социальное происхождение». Ярлык лишенца стал особенно тягостным в конце двадцатых и начале тридцатых годов, когда из-за продовольственных трудностей, связанных с коллективизацией, была введена карточная система на продукты питания. Лишенцу либо совсем не полагалась продовольственная карточка, либо был положен паек самой низкой категории.23 Ремесленники или кустари, не работавшие в артелях, влачили жалкое существование. Только государственная служба давала более или менее верный кусок хлеба, но там нужно было… симулировать большевистские симпатии, чтобы не подпасть под сокращение и не умереть с голоду.
В еврейской среде начался и с большой скоростью проходил процесс пролетаризации и перехода к физическому труду. С началом пятилеток (1928) промышленность стала все интенсивнее абсорбировать безработные еврейские массы, которые быстро свыкались с новыми условиями жизни и труда, с языком окружающей среды, ее понятиями и обычаями. В 1926—1935 годах число евреев, добывавших себе пропитание физическим трудом, увеличилось втрое, и составляло около половины числа еврейских трудящихся. В течение нескольких лет значительная часть их стала квалифицированными рабочими.
Прорыв в просвещение и рассеяние по всей стране
Ускоренная индустриализация требовала большого числа квалифицированных кадров. Ряды старой интеллигенции сильно поредели в бурях гражданской войны, чистках ЧК. Многие бежали за границу. Партия бросила клич: от станка в рабфаки и ВУЗы, и евреи живо откликнулись на него. В 1927 году они составляли 14.4 процентов от общего числа студентов при доле в общем населении страны менее двух процентов. Многим из детей тех евреев, которые подверглись процессу пролетаризации, удалось закончить высшие учебные заведения и влиться в ряды советской интеллигенции. В государственный аппарат СССР включились десятки тысяч евреев инженеров, врачей и педагогов. Некоторые из них добились видного положения в науке и культуре. Обратной стороной этого процесса стал быстрый, в течение одного поколения, переход с идиша на русский язык и рассеяние по всей стране, ибо выпускники высших учебных заведений были обязаны работать в любой точке Советского Союза по направлению партии и правительства.
Неудачная попытка создания советской культуры на идише
В двадцатые годы наблюдался подъем культуры на идише. Появился ряд интересных писателей, большое количество книг и брошюр выпускалось государственным издательством. «Во второй половине двадцатых годов в Советском Союзе сформировалась группа выдающихся писателей на идише: Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Дер Мистер (псевдоним Пинхаса Кагановича), Давид Гофштейн, Мойше Кульбак, Лейб Квитко и др. Значительных успехов достигли театры. Некоторые из них, как, например, Московский еврейский государственный камерный театр под руководством С.Михоэлса, отличались высоким художественным уровнем. В Москве, Киеве и Минске имелись драматические студии на идише».26 Всех их ждет трагический конец в августе 1952 года, когда начнется расправа над членами «Еврейского антифашистского комитета».
Тридцатые годы — время быстрого заката советской еврейской культуры. Это происходило в результате перехода евреев на русский язык и освоения ими нравов и обычаев окружающей среды. Сорок процентов еврейского населения сконцентрировалось в шести городах — Москве, Ленинграде, Одессе, Киеве, Харькове, Днепропетровске, а остальные рассеялись по территории всей страны. Религиозная база к этому времени была уже уничтожена, а население, единственным языком общения которого был идиш, к концу тридцатых годов уже вымерло.
Массовая культурная ассимиляция
В целом двадцатые и тридцатые годы были периодом массовой культурной ассимиляции. Это выразилось в усиленном участии евреев в литературе, науке и искусстве народов СССР, и в первую очередь в творчестве на русском языке. На смену представителям русско-еврейской литературы, то есть писателям, писавшим на еврейские темы в еврейских органах печати для еврейских читателей, пришли такие общенациональные поэты, как Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Самуил Маршак, Вера Инбер, Павел Антокольский, Эдуард Багрицкий, Михаил Светлов и позже — Маргарита Алигер, Евгений Долматовский, Иосиф Бродский, прозаики Илья Эренбург, Андрей Соболь, Исаак Бабель, Веньямин Каверин, Михаил Кольцов, Эммануил Казакевич, Лев Кассиль, Василий Гроссман. Аналогичное положение складывалось в области литературной критики, литературоведения, изобразительного искусства, музыки. Появилась плеяда выдающихся ученых-естественников.
Все это происходило на фоне усиления сталинского террора после убийства Кирова, борьбы с национальными уклонами и подавлением национальных культур народов СССР, разгулом органов безопасности во главе с Ежовым и Берией. Борьба с антисемитизмом, которая энергично велась в 1927—1932 годы, совершенно прекратилась. Многие еврейские коммунисты, включая бывших руководителей «евсекции», в 1934—1938 годах были арестованы, а затем расстреляны или отправлены в концлагеря, где большинство из них закончило свой жизненный путь. Деятельность еврейских зарубежных организаций на территории СССР была запрещена. Резко сократилось издание книг и журналов, и, как следствие, сошла на нет и литературная деятельность.
Таким образом, за время одного поколения еврейский народ подвергся насильственной ассимиляции, которая, как тогда казалось, должна была подточить основы его национального существования. Современник этих событий историк С.Дубнов писал: "В тридцатые годы успела уже вымереть бóльшая часть того деклассированного еврейского общества, которое раньше истреблялось огнем Гражданской войны и мечом ЧК. Наступило полное уравнение евреев в общем бесправии. Евреи терпят те же материальные лишения, как и все граждане: нужду в жилищах, одежде и прочих предметах первой необходимости; но духовно они страдают гораздо больше: они вымирают как часть нации. В стране, где фабрикуют человеческую душу и нивелируют мысли и нравы под тяжелым прессом диктатуры, растет духовно обезличенное поколение, оторванное от своих исторических корней… которое не знает своего происхождения и многовекового прошлого, лишенное трехтысячелетнего культурного наследства… Народ, лишенный своего вчера, не имеет и своего завтра… Если нынешний режим продержится еще долго, то следующие поколения не будут иметь никакой связи с мировым еврейством… Два миллиона советских евреев, совершенно ассимилированных и «не помнящих родства», потонут в бесформенном конгломерате народов «Союза Советских Социалистических Республик».
Это было страшное время, искалечившее души наших отцов и наполнившее их страхом перед всемогуществом и жестокостью режима. Но главной трагедии их и нашего поколения еще только предстояло свершиться.
